— Да хоть священная корова, мне?то что?
…Не может быть!
Ну не может такого быть, чтобы Блэк до сих пор не проговорился – если б было, о чем!
Но только сейчас Снейп по–настоящему понимает, что это значит.
Нельзя сказать, что его приводит в восторг перспектива засвидетельствовать невиновность своего злейшего врага.
Однако…
Даже он знает, что можно быть либо виновным, либо нет.
Третьего не дано.
Он еще очень мало знает…
Снейп прячет мысли о невиновности Блэка и от себя тоже. Потому что если не Блэк, тогда кто?то другой, и за этим другим недалеко ходить. Другой – совсем рядом. Он сам.
И если Блэк выйдет, то кто вместо него останется?
Или – вместе?
Черное горе, черная ненависть… Снейп уже не различает – к кому?
Может быть, начинать надо с себя?
Как… Блэк?
Ему уже все равно, насколько затянутся его необычные каникулы: было время – он думал, что не заслужил Азкабана, потом – что не заслуживает Хогвартса, теперь он знает, что они стоят один другого.
“…Каждый, кто на свете жил, любимых убивал…”[12]
Снейп опускает взгляд, он разочарован сам и боится рассердить директора: результата снова нет. Но директор смотрит мягче, чем в прошлый раз. Неожиданно и намного.
— Думаю, что сегодня я обрадую тебя, Северус. Все кончено.
- ?!
— Действительно, все.
— Уже?
Директор согласно кивает.
— Но… вы же не получили того, чего хотели… Я ничего не сделал, – бормочет Снейп.
— Да. Должно быть, я ошибся в расчетах. В надеждах. Не в первый раз. Человеку свойственно ошибаться, но лишь глупцу – настаивать на своих ошибках. Ты же не считаешь меня глупцом, правда?
— Н–нет…
— Поэтому ты больше не вернешься туда. Пора в школу, Северус.
Снеп не понимает… не слышит, что ему говорят. Он – пуст. Наверное, нужно поблагодарить… извиниться… Вместо этого:
— Я старался, – оправдывается Снейп, хотя никто, кажется, не ждет от него ничего подобного.
Директор снова кивает. Сочувственно. Точно указкой, поигрывая волшебной палочкой.
Снейпа терзают противоречия. Его собственные соображения спрятаны слишком глубоко, чтобы их можно было прочесть в измученном взгляде.
— Северус, я не могу допустить, чтобы ты явился таким в Хогвартс. Соберись.
Внезапно Снейп вскидывает голову:
— Сэр! Я хотел просить вас…
На лице, обращенном к нему, – искренние внимание и забота:
— Конечно, конечно, я понимаю. Не самые приятные воспоминания, да, Северус?
— Нет, сэр!
— Это поправимо, мой мальчик. Я же говорил, что позабочусь о тебе. Обливиэйт!
Одна на двоих
Детская у девочек Эванс была одна на двоих.
Сначала.
Но потом Петунья заявила, что она уже школьница, и потребовала себе отдельную комнату. Чтобы младшая сестра не лезла к ней и не мешала готовиться к урокам. Так и сказала, вредина!
Вообще?то Лили любила сестру, но та слишком часто выводила ее из себя. Если честно, то Тунья всегда чересчур о себе воображала. Подумаешь, раньше родилась! А во всем остальном она была ничуть не лучше! Читать Лили научилась одновременно с сестрой (а драться с ней – еще раньше). И прыгать с качелей. А Петунья боялась и рассказала маме, что вытворяет Лили на детской площадке, и мама запретила, и получилось, что Тунья – не трусиха, а послушная девочка, а Лили…
Лили до вечера злилась на сестру, а наутро снова прыгнула, и как раз тогда что?то словно подхватило ее наверху и медленно–медленно, будто кленовый листок осенью, опустило на землю.
Тогда все и началось.
Тунья даже рот раскрыла от изумления – она тоже поймала мгновение, когда Лили парила в вышине, словно чайка, и после долго допытывалась, как это у Лили получается. Лили попробовала объяснить, но Тунья только расшибла нос и нажаловалась маме. Как будто Лили – нарочно!
А потом появился Северус.
Для Туньи Сев был «мальчишкой Снейпов» – неблагополучным, смешно одетым, грязным… чужим. Для Лили он был существом из другого мира. Он и объяснил Лили, что это за мир, а заодно – что он и ее тоже.
Тунья, конечно, решила, что все это глупость, а Лили – что справедливость. Тунья – старшая, а она – волшебница, вот и все.
Само собой, Тунья наябедничала и на Северуса, и мама пообещала поговорить с родителями «этого мальчика». Тунья торжествовала, Лили маме сказала только, что Сев хороший, а Петунье – что она ябеда, но после того как мама и впрямь поговорила с миссис Снейп, все разрешилось. Лили даже позволили приглашать Северуса в гости. Теперь торжествовала Лили.
Она не знала, о чем после этого разговора совещались на кухне родители, но первого визита приятеля слегка побаивалась. Потому что, явись он снова в женской блузке, Петунья извела бы их насмешками, а мама… мама могла бы и передумать. Но Петунья, сама того не желая, оказала сестре услугу. Она так расписала матери маленького бандита и оборванца, с которым связалась сестричка, что вид вполне приличного и немного стесняющегося мальчика в школьной форме вырвал у миссис Эванс явственный вздох облегчения.
Где первый раз, там и второй, и мало–помалу Снейп зачастил к Эвансам. Лили была рада его видеть. Миссис Эванс тоже радовалась тому, что дочь не будет одна среди незнакомых ребят в этой их странной, немного пугающей школе, а Северус, хоть и ровесник, казалось, знал, что к чему и мог послужить ей опорой… хотя бы первое время. Петунья поначалу пыталась примазаться к компании, но только все портила и после вмешательства матери стала уходить к школьной подружке.
Вдвоем с Севом было спокойнее. И уютнее. И все же это было неправильно. Потому что раньше «вдвоем» значило – «вместе с Туньей», даже если они ругались, а теперь – без нее.
…Садик Эвансов пестрел цветами, изнемогавшими от жары. Петунии обессиленно свешивались из заоконных ящиков, пластом лежали на клумбах, едва приподнимая фиолетовые венчики. Между них вспыхивали жаркие фейерверки тигровых лилий. Петуний было больше, и они дольше цвели, лилии были симпатичнее, но быстрей отцветали.
— Тунья, – задумчиво сказала Лили, – стала какая?то странная.
Вот уж до кого Севу дела было…
Они зашли в комнату Петуньи, потому что оттуда был виден сад и гнездо дрозда на старой рябине. Снизу его не разглядеть, а окно Петуньи – почти напротив.
