— М–многие могут, наверное. А он – нет? Тебе ничего не попадалось на этот счет? Никто не говорил?
— В списке зарегистрированных анимагов его нет точно.
— Какие зарегистрированные? Он же гриффиндорец!
— Макгонагалл тоже, – напоминает Снейп. – Наверняка мог бы. Но зачем?
— А представь, – взмах рукой в сторону каменного подоконника, – сидит там какая?нибудь насекомая мелочь… овод или шмель… и слушает, о чем мы тут болтаем.
Снейпа окатывает холодными мурашками.
— Нет, – твердо говорит он, но желания в голосе больше, чем уверенности. – Не может быть. Не придумывай.
— Тебе?то откуда знать?
— Оттуда, что мы здесь. Оба.
Блэк оценивает аргумент по–своему.
— Пожалуй. Он бы знал. И он не похож на мелочь.
Блэк… плакал в последний раз в тот день, когда Снейп переступил порог его камеры. С тех пор у них обоих не стало на это времени, все время уходило на то, чтобы огрызаться друг на друга.
Цеплять, задевать, подкалывать – надеясь, что Блэк проговорится.
Но он не проговаривается.
Зато огрызается в ответ. Это удивительным образом сказывается на его самочувствии. Даже затхлый воздух камеры как будто изменился, посвежел. Будто после грозы.
Двое сталкиваются, гремят, искрят и после стычек чувствуют себя странно обновленными. Хотя на самом деле все, как прежде. Как в школе. В начале, которое… началось как?то неправильно, а закончилось еще хуже.
Об этом лучше не думать.
А еще они вспыхивают – как дрова в камине. Трещат, рассыпают искры и… греются друг о друга.
Все это было бы неплохо, если бы их главной задачей было выживание. Но все это ни на шаг не приближает Северуса к его настоящей цели.
Рваное время Азкабана – лоскутное одеяло, сшитое из того, что запомнилось.
— Результатов нет, Северус?
Снейп вытряхивает все – и бестолковые перебранки, и рискованный треп насчет анимагии, но это не то, что нужно директору, – тот поднимает голову от думосбора и встряхивается, как разочарованная ищейка.
Не то!
— Отрицательный результат – тоже результат.
— Северус… Мне нужны положительные результаты. Я думал, ты это понимаешь.
— Мне они тоже нужны. Если вы думаете, что там курорт…
— Тем более.
— Вспомни школу, там вы были хорошими раздражителями друг для друга. Неужели сейчас ты не можешь найти нужную ниточку, чтобы потянуть за нее?
Скорее, нужный камушек: выбей его – и тебя погребет лавина.
Дайте мне точку опоры, и я переверну мир.
Но с Блэком не на что опереться!
— Он твердит, что не изменял Ордену.
— Он и должен утверждать, что невиновен.
— Сэр… Этого он тоже не говорит.
— Гм! Попробуй?ка вот что…
Блэк взрывается, стоит только Снейпу заговорить о причастности к сторонникам того–самого. Он отрицает это страстно и яростно – не отрицая, однако, вины. На любые намеки в этом духе выразительно крутит пальцем у виска. Этим Блэк загоняет Снейпа в тупик.
Снейп чувствует, что сходит с ума. Он понимает Крауча: если бы Блэка судили, Визенгамот после заседания полным составом промаршировал бы в Мунго. Вместе с подсудимым.
Снейп гадает, переведут ли их с Блэком в Мунго, если он подкинет директору эту идею? Он ловит себя на формулировке “их с Блэком” и с ужасом думает: “Мунго! Точно”.
В Мунго, по крайней мере, нет камер для пожизненных. Зато есть нормальные двуспальные палаты, трехразовая кормежка и окна, и солнце…
Солнце у них тут тоже есть.
Солнечный луч в камере – один раз в сутки. В день то есть. Это, конечно, если оно вообще есть. Луч падает на стену напротив окна, согревая камни. Блэк сидит, сжавшись, в луче света. Или поглаживает нагретые камни. Заряжается на ближайшие сутки.
Если день ясный, то надежда согревает сердце еще до того, как прикоснется к тебе лучом, и, уходя, оставляет воспоминания. Если пасмурный, то и надежды нет. Никакой. Хуже всего – когда переменная облачность, когда ждешь и уже время – а луч накрывают облака. А потом солнце вновь сбрасывает облачные покров, но – уже миновав окно…
Снейп вспоминает, как грелся весной у теплиц Спраут, и не сразу замечает, что Блэк подвигается, уступая место у стены.
…В Мунго, должно быть, хорошо.
Жаль, что они не сумасшедшие, раз уж других поводов нет.
Но, может, еще появятся…
— Блэк… Я знаю, что Поттерам предлагали… перейти на нашу сторону. И что они отказались – тоже. А тебе?
На этот раз он не успевает даже вскрикнуть.
А Блэк даже не перекидывается. Блэк бросается молча. Он в себе – во всех смыслах – но договориться с Авадой, наверное, проще.
Снейп и не пытается – договариваться. Только удержать сумасшедший взгляд и пробиться к сознанию. Он больше практиковался в окклюменции, в защите, но сейчас – так ясно, как никогда раньше – понимает: лучший способ обороняться – это атаковать!
Глубже, глубже – в поисках рычага.
Точки опоры.
И – проваливается.
Вокруг все рушится, и он не сразу понимает, что это и где это; он с трудом узнает дом – то, что осталось от дома, но не улицу – то, что осталось от улицы; и ему вдвое страшней оттого, что нет звука – не слышно ни грохота, ни криков, ни плача, только обваливающиеся стены и уходящая из?под ног земля.
И их обоих придавливает обломками прошлого.
И настоящее за ним – такое черное–черное… Словно не в душу заглянул – в трясину, засосавшую бы и дементора, рискни он к ней приблизиться. Не душа – выжженная пустошь, любой дементор помер бы тут с голоду.
Наверняка же они обрадовались, когда директор выполнил просьбу своего шпиона.
А будущего совсем нет.
…А потом черное, светлея, опадает хлопьями пепла.
Снейп трет горло.
Вот – так всегда.
Н–ну, конечно, ТАК – не всегда, но…
— Двух скорпионов – в одну банку… – бурчит Снейп, злясь на самозванного “энтомолога”.
— Снейп… ты себе льстишь. Ты не скорпион, ты жук–на… Скарабей!
— А ты знаешь, что скарабей у древних египтян – священное насекомое?
