— Почему на полу? – Он еще удивляется!
— Потому что Блэк, раздери его мантикора, в одиночке!
— Двухместных не предусмотрено.
А были бы предусмотрены – и что? Где тогда легенда об Азкабане, переполненном сторонниками того, кого?
— Говорят, наверху более сносные условия. – Это не давление. И даже не намек. Это так… помечтать. И попытка прощупать обстановку. Результат, само собой, как и с Блэком, – неудовлетворительный.
— Пожизненные – внизу. И мы все равно не могли бы перевести Блэка из его прежней камеры – это было бы подозрительно. Разве только в общую – но там тебе понравится еще меньше, чем в одиночке.
Вот уж в чем Снейп не сомневается. После того, как Альбус расписал на суде все его заслуги, – ему только в общую… С Блэком он просуществовал неделю – со своими прежними… коллегами вряд ли пережил бы первую ночь.
— Вторая койка вызовет подозрения, – бормочет Альбус. – Но мы что?нибудь придумаем.
— У маглов бывают раскладушки – это такие складные кровати, – осторожно подсказывает Снейп. – И еще двухъярусные…
— Мы подумаем.
Вылеченный насморк тоже вызовет подозрения, поэтому о противопростудном зелье Снейп даже не заикается.
— Я могу еще что?то для тебя сделать? Тебе что?то нужно?
Тепло. Воздух. Свет.
Жизнь!
— Может, хотя бы убрать дементоров? Чтобы не постоянно…
— Посмотрим, посмотрим… А теперь, Северус, не будем терять времени. Итак, что ты хочешь мне сказать?
— Сказать? – Снейп, готовый к сеансу глубокой легилименции, озадачен, но директор игнорирует готовность и жизнерадостно произносит:
— Думосбор, Северус.
И вновь целую минуту Снейп думает, что это потому, что директор не уверен в своей способности читать его. Это все глаза – черные глаза: недаром же ему легко дается окклюменция. Недаром у маглов считается, что человека с черными глазами невозможно загипнотизировать.
— Не все способны проникать в чужой разум, мой мальчик, – развеивает директор его иллюзии. – А доказательства потребуются всем. Из первых рук.
— Мне понадобится палочка, – напоминает Снейп.
— Конечно. Возьми. Я принес ее.
Снейп тянет время, баюкая в руках палочку, заново примериваясь к ней, – оттого, что ее придется снова отдать, тупо ломит челюсти. Наконец, все же касается виска, борясь с желанием произнести что?нибудь непоправимое – и вытягивает серебристую нить. В этот миг он напоминает себе дементора. Для самого себя.
И для Блэка, наверное, тоже.
Впрочем, взаимно.
Серебристые нити плывут за взмахами палочки.
Слова, слова, слова…[11]
Разговоры.
Директору были нужны разговоры, картинки его не интересовали, поэтому Снейп, поколебавшись, не стал извлекать из памяти мохнатое чудовище, еще и запрятал поглубже, отговорившись перед собой тем, что это – его тайное оружие. Секретное оружие. На всякий случай.
Снейп прячет воспоминания и от директора, и от себя тоже – чтобы не поддаться соблазну. Потому что дело не только в секретном оружии, да нет же, совсем не в нем! И не в том, что он вдруг с чего?то проникся к Блэку чувством благодарности или воспылал к нему внезапной любовью, или ощутил себя в долгу перед ним, – он просто знает, что предать того, кто и так на самом дне, – гнусно. Всему есть предел, и они сейчас у этого предела.
Его и так уже тошнит от “миссии”.
Мерное шлепанье волн за стеной…
“Ловись, ловись, рыбка…”
На какой крючок ловится золотая гриффиндорская рыбка?
Думай, Северус, думай! Шляпа отправила тебя на факультет хитрецов не за красивые глаза.
Но Азкабан, как справедливо заметил Блэк (Блэк – и справедливость, приехали!) – не Хогвартс. И тем более – не Слизерин. Хитрость не работает в Азкабане, она тут даже не выживает. Выживает – взаимовыручка. А еще искренность. И доверие. Во всяком случае, Блэк отзывается не на продуманные комбинации, а на то, что бы самому Снейпу и в голову не пришло использовать как приманку.
Не на продуманную лесть – на неожиданное сочувствие, от которого (Эй! Это что же я сделал?то?) обалдевает сам Северус.
На то, что он не пытается больше шутить про анимагию…
Как?то утром, разбуженный криками чаек, Снейп многозначительно произносит:
— Вот бы превращаться в муху… Или в чайку или хоть в ворону… Вылетел бы сейчас отсюда.
Блэк говорит только:
— Еще слово – сам будешь на полу.
Снейп делает вид, что не слышит. Долгую паузу заполняет птичий базар за стенами. Внезапно Блэк добавляет, будто забывшись:
— Был бы я чайкой…
— И? – осторожно подталкивает его Снейп.
— Ничего бы это не изменило.
Выдержав паузу, Снейп замечает:
— Вряд ли отсюда так просто улететь: чары.
— Улететь нельзя, а прилететь, думаешь, можно?
— Какое нормальное существо захочет лететь в Азкабан? Сюда, наверное, и совы не летают.
— Не попробуешь – не узнаешь, – философски заключает Блэк.
Снейп больше не задевает анимагию, хотя ночевка не полу ему тоже больше не грозит, ибо их посещает плановая инспекция и в камере появляется?таки вторая койка.
Но он слышит, как кто?то ночами скулит во сне, и Блэк это знает.
Вторая койка располагается у той стены, где окно.
Блэк первым взбирается на нее и приникает к окну. Он не спрашивает у Снейпа разрешения – и тому не приходит в голову одергивать узника.
Настоящего узника.
Просто потому что.
Блэк возвращается к теме сам, позже, когда вечные азкабанские сумерки сгущаются в ночь, а ужин не только съеден, но и забыт.
— Помнишь трансфигурацию? Самую первую пару? Минерву?
Снейп не возражает: говорить, не видя друг друга, легче.
— Это когда она кошкой оборачивалась? Помню, конечно, кто же не помнит. А что?
— Я всегда думал: а Дамблдор?
Снейпа аж встряхивает. Приподнявшись, он пытается разглядеть: Блэк что – издевается? Серьезен?
— Что – Дамблдор?
— Он анимаг или нет? Он же величайший маг современности. Интересно получается, Минерва может перекидываться, мы… м–м–м…
— М–м?
