достаточно долго никого не было.
Я смотрю на всех парней, сидящих в вагоне, и представляю себя с ними в постели. Сначала с одним, потом с другим и так далее. Даже со всеми сразу. Нет, как-то не вдохновляет. А значит, даже если я и хочу секса, то не с первым встречным. Очевидно, я очень разборчива.
Или: слишком несговорчива.
Или: слишком недоступна.
Или: у меня всё же есть молодой человек, и я ему верна.
Или: я вообще никому не даю.
Как бы то ни было, я, определённо, не нимфоманка. Минус ещё один вопрос. Вычёркиваю.
Я записываю в блокноте: «Мне не хватает какого-то молодого человека».
Уж не Жени ли?
Нет, точно не его. Мне до сих пор без разницы, где он находится и чем занимается.
Делаю ещё одну пересадку на станции Баррикадная и, спустя десять минут, я, наконец, оказываюсь в нужном месте. Чуть прохожу пешком, минут пятнадцать, и оказываюсь перед воротами Ваганьковского кладбища.
Прохожу на территорию. Замечаю одну очень красивую могилу с кучей венков, цветов и ещё чего-то там. Подхожу к ней поближе и читаю: Александр Абдулов. Ага, герой российского кино. В голову закрадывается мысль, что мне не нравится отечественное кино. И вообще никакое не нравится. Я что, не смотрю телевизор? Надо будет сегодня проверить. Или на днях. Записываю в блокнот: «Смотрю ли я телевизор?».
Я хожу мимо могил. Некоторые из них совсем свежие, некоторые из них принадлежат совсем ещё детям. Ну,
И я ничего не ощущаю. Тут мне в голову приходит мысль. А каким образом я
Нет, пожалуй, я не некрофилка. Кладбищенская обстановка меня никак не радует. Не втыкает. И не возбуждает. И в морг мне тоже не хочется. Так что, вопрос о моей гипотетической некрофилии снят с повестки дня. Из сознания его надо вычеркнуть. Из блокнота — тоже.
И это было не просто отклонение. У тебя была спинномозговая грыжа. Спинномозговая грыжа — это такой нарост на спине, который корнями уходит в спинной мозг. Естественно, что с таким заболеванием люди не ходят. По прошествии года я договорился с некоторыми своими хорошими знакомыми, и тебя отвезли в Германию и сделали операцию по удалению грыжи. Но часть спинного мозга оказалась повреждена, и твои ноги оказались атрофированы. Ты не ходила. Ты уж прости, но я стал отцом инвалида.
Честно, я этого не хотел. Я вообще тебя не хотел. Не планировал.
Ты можешь сколько угодно сейчас меня за это осуждать, но из песни слов не вытащишь. Факт есть факт, и я не хочу быть с тобой неискренним. Сейчас, когда меня уже нет, то, что ты сейчас читаешь, остаётся последней моей частицей на этом свете. Моей жизнью после жизни.
Там, в Германии, врачи сказали, что спинной мозг со временем может восстановиться, и когда-нибудь, возможно, ты и сможешь ходить.
Не знаю, как там с возможностями, но прошло уже три года с момента твоего рождения и два года с момента операции, но ноги твои так и не стали двигаться.
По этому поводу в нашей семье постоянно происходили ссоры. А твоя мама снова начала обильно пить. И от лечения она отказалась. Я заметил, как она постепенно начала сходить с ума, и мне даже не хотелось ей помочь.
Сначала всё вроде бы было терпимо. Ну, подумаешь, маленькая девочка ползает. Все дети ползают. Но когда девочке уже явно три-четыре года, а она до сих пор ездит в коляске, у людей обычно по этому поводу возникают вопросы. Много вопросов.
Моя семья превратилась в ад.
А вот теперь скажи мне, ты бы смогла так жить?
Нет, я серьёзно.
Смогла бы?
Ты можешь сколько угодно меня сейчас винить, но я решил это прекратить.
Мы заходим в какое-то здание. Поднимаемся на четвёртый этаж. Уже при выходе из лифта я слышу какие-то крики. Из них отчётливо выделяется:
— Справа!
И ещё я слышу:
— Гаси его, сука!
Похоже, будто мы пришли в какой-то подпольный спортивный зал. Зал, где все друг друга убивают.
Мы проходим дальше.
Замечаю толпу малолеток, сидящих возле компьютеров. Человек сорок, не меньше. Лет по шестнадцать. Даже есть пара особей женского пола.
Думается мне, что их пол — чистая условность.
Моя девушка, она говорит:
— Посмотри на это стадо.
И я слышу:
— Сзади, дебил!
Оглядываюсь.
Сзади никого.
Кажется, я что-то не понимаю.
Или это было адресовано не мне.
Моя девушка говорит:
— Все эти уроды, как ты думаешь, почему они здесь?
Откуда мне знать?
— Они подсели, — продолжает она. — Они играют в компьютерные игры.
Среди собравшихся замечаю пару дядек. Им хорошо за тридцать. Эти-то что тут делают?
— Они боятся своей настоящей жизни.
Страх.
— Посмотри на них. Им не интересно, что происходит вне компьютера. Всё, что их интересует — это их тупые игры. Им бы тёлок щупать по подъездам, а они тут сидят. Играют.
— А что, наркомания лучше? — спрашиваю я.
— Да причём тут наркомания? Я понимаю, если бы приходилось выбирать между компьютером и наркотиками. Но ведь в подростковой жизни помимо этого есть ещё много чего интересного.
Я говорю:
— Например?
Она молчит.
Я спрашиваю:
— Расскажи, что интересного видела ты?
Она говорит:
— Я не люблю об этом.
— О чём?
— Детство. Школа. Не хочу об этом.
— Почему же?
Она молчит.
