Впрочем, очень скоро цель Пауло сделалась секретом Полишинеля. В конце года нашумевший своими романами Карлос Эйтор Кони, обладатель кресла № 3 в Академии, выступил в «Фолья де Сан-Пауло»:
Я написал хронику, комментируя то пренебрежение, с которым критика отнеслась к творчеству певца Роберто Карлоса и писателя Пауло Коэльо. И считаю истинным чудом то, что они сумели выжить, потому что если бы дело зависело от специализированных СМИ, оба жили бы где-нибудь под мостом, побираясь и изрыгая хулу на божий мир. Все обстоит иначе. У того и у другого есть преданные приверженцы, тот и другой не обращают внимания на критику, идут вперед, никому не мстят, а даже по мере сил помогают ближним. Я — личный друг Пауло Коэльо, и он знает, что может рассчитывать на мой голос, когда будет баллотироваться в Академию. Меня восхищает его характер, его великодушное умение ни на кого не нападать и достоинство, с каким он относится к своему успеху.
С тех пор как мысль об Академии засела в голове Пауло, он вынашивал и еще одну мечту — не просто попасть в ареопаг «бессмертных», но и занять там кресло № 23, принадлежавшее величайшему из всех бразильских писателей Машадо де Ассизу, основателю и первому президенту Бразильской академии литературы. Сложность, однако, заключалась в том, что занимал это место академик, к которому Пауло относился с особой нежностью и уважением, при всяком удобном случае воздавая ему почести. Это был Жоржи Амаду. И потому всякий раз, как заходила речь о выборах и баллотировке в Академию, Пауло вынужден был делать оговорку: «Поскольку место, на которое я претендую, занимает Жоржи, думаю, что стану кандидатом в академики, когда буду уже совсем стареньким» — то есть, иными словами: «дай ему Бог долгих-долгих лет жизни». Амаду, которому шел в ту пору 89-й год, уже лет семь, после перенесенного в 1993 году инфаркта, испытывал проблемы со здоровьем. В июне 2001 года Амаду, частично потерявший зрение от прогрессирующей дегенерации сетчатки, с воспалением почек и правого легкого снова оказался на больничной койке — на этот раз в родном Сальвадоре. Писателя интенсивно лечили антибиотиками и добились успеха: 16 июля он смог отметить у себя дома, в кругу семьи, 40-ю годовщину своего избрания в Академию. Однако три недели спустя, 6 августа, родные сообщили о его кончине. Кресло № 23 стало вакантным; Новость достигла ушей Пауло в тот же вечер — позвонивший ему журналист (и член Академии) Мурило Мело Фильо был краток.
— Жоржи Амаду умер. Пришел твой час.
Пауло испытал в тот миг противоречивые чувства — и радость от того, что можно наконец выставить свою кандидатуру, и душевную скорбь: не стало автора первых прочитанных им книг, человека, который так давно был ему и верным другом, и неизменным защитником. Впрочем, предаваться сентиментальным воспоминаниям было некогда. Пауло, хоть и был в этом деле новичком, понял, что гонки к креслу «бессмертного» начнутся раньше, чем увянут цветы на могиле предшественника. После столь обнадеживающего заявления Мурило последовал, однако, и второй телефонный звонок — столь же неожиданный, сколь и обескураживающий: профессор и журналист Арналдо Нискиер, обладатель кресла № 18 и один из тех, кто первым, несколько месяцев назад, узнал о притязаниях Пауло, теперь вылил на него ушат ледяной воды. «Я думаю, это не твой шанс, — предупредил он. — Похоже, свою кандидатуру выставит Зелия, а если это произойдет, Академия будет за нее». Многоопытный академик имел в виду вдову Жоржи Амаду — писательницу Зелию Гаттаи — и как в воду глядел: она и в самом деле решила претендовать на кресло покойного мужа.
На следующее утро газеты рядом с пространными некрологами и статьями памяти баиянского патриарха поместили имена возможных преемников. Их оказалось пятеро: кроме Зелии и Пауло, баллотироваться собрались астроном Роналдо Рожерио де Фрейтас Моуран, юморист Жо Соарес и журналист Жоэл Силвейра. Днем, совершая свою обычную пробежку по набережной Копакабаны, Пауло услышал в наушнике голос одного из тех очень немногих людей, которые могли бы подвигнуть его на деяние или наоборот, побудить отказаться от него — иногда и вопреки собственному мнению: голос Кристины. С обычной своей мягкостью она сказала, что у нее скверное предчувствие:
— Пауло, ты не выиграешь.
Этого оказалось достаточно, чтобы он, «неизменно покорный ее воле», отказался от идеи баллотироваться в Бразильскую академию и, даже не успев зарегистрироваться по всей форме, пробыл кандидатом в «бессмертные» меньше двенадцати часов. Пауло отправил Зелии факс с соболезнованиями, сложил чемоданы и отбыл вместе с Кристиной на юг Франции. Супруги, осуществляя давнюю мечту, собирались проводить часть года в Европе, а облюбованное ими место находилось неподалеку от Лурда, столь почитаемого католиками. Одной из целей поездки было приискать и приобрести подходящее жилье. Пока собственного дома у Пауло и Кристины не было, они остановились в скромном и уютном отеле «Король Генрих IV» в городке Тарб. 9 октября, во вторник оба посетили Одос, находившийся в пяти километрах от Сен-Мартена, где спустя несколько месяцев поселятся. Пауло, будто искушаемый дьяволом, от которого отрекся уже так много лет назад, решил включить в реестр своего недвижимого имущества нечто такое, что больше подходило бы рок-звезде, чем человеку с почти аскетическими (разумеется, по стандартам миллионера) привычками, — замок. И выбор четы пал не на какой-нибудь, а на Шато д’Одос, где жила и умерла Маргарита Валуа, знаменитая королева Марго, жена короля Генриха IV. Намерение приобрести замок так и не было воплощено в жизнь: «Если куплю замок, не я буду владеть им, а он — мной», — сказал Пауло одному журналисту. В тот же день он оставил Кристину в Тарбе, на поезде добрался до По, где пересел в самолет и прилетел в Монте-Карло, столицу княжества Монако, чтобы приступить к своим обязанностям члена жюри проходившего там кинофестиваля. Вечером, когда он пил кофе с американским режиссером Сиднеем Поллаком, автором классических фильмов «Загнанных лошадей пристреливают…» и «Из Африки», зазвонил его мобильный телефон. Пауло услышал голос Арналдо Нискиера:
— Умер Роберто Кампос. Могу ли я передать в секретариат Академии подписанное тобой письмо о том, что ты собираешься баллотироваться, когда откроется вакансия?
— Если считаешь, что это своевременно, — можешь.
Спустя двое суток, уже вернувшись во Францию, по дороге к дому он остановился в маленьком городке Барбазан-Деба у часовни Нотр-Дам-де-Пьета и с безмолвной молитвой обратился к Младенцу Христу:
— Помоги мне стать членом Бразильской академии литературы.
Еще через несколько часов, расположившись в своем гостиничном номере, Пауло давал по телефону длинное интервью репортеру «Жорнал до Бразил» Марсело Камашо. Первый вопрос был:
— Правда ли, что вы — кандидат в Академию?
Пауло ответил не задумываясь:
— Кандидат, да еще какой!
Эти слова на следующий день были вынесены в заголовок статьи, напечатанной в «Жорнал до Бразил» на целую полосу. Пауло объясняет там, по каким мотивам решил выдвинуть свою кандидатуру («повинуясь желанию общаться с такими особыми людьми, какими являются академики»), отмахнулся от нападок критики («если бы написанное мною никуда не годилось, мои читатели во всем мире давным-давно забыли бы меня»), яростно обрушился на внешнюю политику президента Джорджа Буша («то, что Соединенные Штаты творят в Афганистане, — это терроризм, самый настоящий терроризм»). Избирательная борьба за кресло, которое занимал прежде Роберто Кампос, экономист, дипломат, сенатор и депутат, уже началась, но Пауло сообщил журналисту, что в связи с напряженной программой поездок и встреч с читателями вернется в Бразилию лишь через два месяца и тогда уж выполнит обязательный ритуал — нанесет визиты всем 39 «бессмертным». Промедление не должно было сыграть особой роли, благо выборы были назначены на март 2002 года, после торжественной встречи Нового года в узком кругу академиков и приглашенных.
В последующие недели определились конкуренты, у которых Пауло предстояло оспаривать членство в Бразильской академии литературы. Ими оказались политики Элио Жагуарибе и бывший дипломат Марио
