Жибсон Барбоза — обоим было далеко за семьдесят, у обоих были свои сильные и слабые места.
То обстоятельство, что в члены Академии наряду с другими решил баллотироваться едва ли не самый читаемый писатель мира, привлекло к этому учреждению внимание, которого оно за всю свою историю удостаивалось всего несколько раз. Бригады иностранных журналистов, «мобилизованные» газетами и телеканалами для освещения событий. В своем пространном и выдержанном в иронических тонах репортаже, опубликованном «Нью-Йорк таймс», корреспондент Ларри Ротер приписал Бразильской академии «волшебную способность превращать престарелых и никому не ведомых эссеистов, поэтов и философов в знаменитостей, вознесенных почти на ту же высоту, что и футболисты, актеры или поп-звезды». Ротер приводит высказывания таких сторонников Коэльо, как Арналдо Нискиер: «Это Пеле нашей литературы», — но не упускает случая подлить масла в огонь:
Публичный «имидж» Пауло Коэльо плохо вяжется с образом чинного и благонамеренного академика, посещающего пышные «четверговые чаепития», которыми так славится Академия. Он начал свою карьеру с сочинения рок-н-ролльных песен, потом написал статьи о наркотиках, которыми и сам злоупотреблял в ту пору, в ранней юности лежал в психиатрической лечебнице, но, что хуже всего — отказывается извиняться за свой коммерческий успех, накрывший мир, подобно лавине. «Бразильское общество требует, чтобы в этом доме царила особая взыскательность, — сказала в интервью журналу „Глобо“ писательница Нелида Пиньон, некогда президент Бразильской академии литературы, и этот комментарий можно расценить как пощечину популярности Коэльо. — Мы не можем допустить, чтобы рынок диктовал нам свои понятия об эстетике».
Игнорируя интриги, Пауло делал то, что должен бы делать. Рассылал письма, наносил визиты академикам (всем, за исключением падре Фернандо Авилы, который сухо избавил его от этой формальности), принимал спонтанную и оттого особенно радовавшую его поддержку со стороны, например, Карлоса Эйтора Кони и экс-президента Жозе Сарнея. В день выборов, после четырехкратного подсчета голосов выяснилось, что никто из троих кандидатов не набрал минимального кворума — требующихся по регламенту девятнадцати голосов. Как предписывает традиция, бородатый президент Академии Алберто да Коста-и-Силва сжег бюллетени в бронзовой вазе, сообщил, что кресло № 21 остается вакантным, и назначил дату новых выборов на 25 июля. Вечером, через несколько часов после оглашения результатов, к Пауло домой явилась делегация «бессмертных», чтобы выразить ему протокольные сожаления. Он не помнит точно, кто именно из них выразился так:
— Наше сотрудничество в тот недолгий срок, когда вы были кандидатом, оставило самые благоприятные впечатления. Надеемся, что когда откроется следующая вакансия, вы воспользуетесь возможностью повторить свою попытку стать нашим коллегой…
Поскольку Пауло набрал весьма скромные десять голосов (против семнадцати, поданных за Жагуарибе), делегатов буквально огорошил его молниеносный ответ:
— Нет, не при следующей вакансии! Я завтра же снова зарегистрирую свою кандидатуру и буду баллотироваться еще раз!
Вполне вероятно, что дата новых выборов не имела для большинства академиков ни малейшего значения, но Пауло увидел в ней несомненный знак свыше: он должен вновь попытать судьбу. 25 июля — это день Святого Иакова Компостельского, по пути которого он прошел когда-то, так круто изменив свою жизнь. Хотя назначенный день был, по его мнению, вернейшей приметой того, что он и сейчас вступает на верный путь, стоило все же заглянуть в «И Цзин». Три монетки, несколько раз брошенные на стол, дали одинаковый результат и довольно странную рекомендацию: «Отправляйся в странствие и возвращайся не скоро», которую Пауло поспешил выполнить. Улетел во Францию, остановился в отеле в Тарбе и последующие три месяца руководил своей избирательной кампанией с помощью мобильного телефона и ноутбука. Уже очень скоро он через интернет узнал, что у него остался теперь единственный соперник — Элио Жагуарибе. Это заставило Коэльо и главу его штаба Арналдо Нискиера пересмотреть тактические схемы. Кристина вспоминает, как удивило ее неожиданно проявившееся мастерство мужа в этой сфере:
— Выяснилось, что Пауло наделен способностями, о которых я даже не подозревала. Для меня стало настоящим открытием, что он хладнокровен при принятии решений и умело направляет переговоры в нужную ему сторону.
Вопреки мнению многих своих сторонников, считавших, что он совершает крайне опрометчивый шаг, ведя кампанию «дистанционно», а сопернику предоставляя возможность непосредственно контактировать с избирателями, и вопреки призывам приехать в Бразилию, становившимся с каждым днем все упорней и горячей, Пауло оставался неколебим, ибо «И Цзин» настаивала: «Не спеши возвращаться». «Мой астральный покровитель велит оставаться вдалеке, — напоминал писатель тем, кто настаивал особенно рьяно. — А если выбирать, кого слушать — астрал или академиков — я выбираю астрал». Однако истинный размах кампания приобрела с того момента, как на «четверговых чаепитиях» один из его сторонников выдвинул аргумент убийственной силы:
— Я буду голосовать за Коэльо. С ним можно сварить кашу.
На жаргоне «бессмертных» это выражение применялось к тем потенциальным членам академии, которые способны были обеспечить ей не только новый престиж, но и вполне материальные блага. С этой точки зрения автор «Алхимика» представлялся исключительным «кашеваром». Помимо своего бесспорного международного признания, что ясно доказывалось беспрецедентным интересом мировой прессы к событиям в Малом Трианоне, Пауло Коэльо имел шанс смягчить каменные сердца академиков еще и тем, что был бездетен, а стало быть, вполне мог в завещании отписать изрядную часть своего миллионного состояния Академии — так поступали в прошлом другие члены академии. Пауло же, не подозревая, что на достаток, стоивший ему стольких трудов, энергии и усилий, устремлены алчные глаза академиков, за три недели до выборов прилетел наконец в Рио-де-Жанейро. И вопреки «Книге перемен», ничего хорошего там не обнаружил. В его отсутствие конкурент сильно преуспел в предвыборной борьбе, и даже те, кого Пауло считал своими безусловными сторонниками, готовы были переметнуться на противоположную сторону.
Не стоило большого труда определить, что ударные части Элио Жагуарибе получают массированную огневую поддержку не из Академии, а из некоего бункера, находящегося в Бразилиа, в 1200 км от Рио-де- Жанейро. А если точнее — из-за тонких бетонных арок дворца Итамарати, где помещается Министерство иностранных дел, которое возглавлял Селсо Лафер. С Жагуарибе его связывали и личные, и профессиональные отношения, ибо с апреля по октябрь 1992 года оба входили в последнее правительство президента Фернандо Коллора. Согласно тому, что разузнал Пауло и что стало потом достоянием гласности, министр активно собирал голоса в поддержку своего коллеги, предлагая взамен путешествия, угощение и медали. «Полагаю, большая часть академиков была обработана им, — заявлял Пауло в интервью журналу „Исто-Э“, — по крайней мере, трое прямо сообщили мне об этом: Арналдо Нискиер, Маркос Алмир Мадейра и Карлос Эйтор Кони». Взбешенный тем, что он назвал «непропорциональным вмешательством», Коэльо не упустил возможность подпустить министру шпильку:
— Когда за границей приходится защищать Бразилию от обвинений в том, что у нас горят амазонские джунгли, убивают детей и используется рабский труд, это делаю я, а не тот, кому подобное положено по должности.
Люди, следившие за деятельностью Пауло, знали, что это — не пустые слова и не предвыборная фанфаронада. Но лишь несколько лет спустя, после Давоса-2008, станет широко известно: когда английский маэстро Бенджамин Зандер, руководитель Бостонского филармонического оркестра, позволил себе неуважительное высказывание по адресу бразильянок, Пауло вскочил с криком: «Я — бразилец, и меня оскорбляет ваше замечание! Это ложь! Бразильянки так себя не ведут!» — чем вынудил неудачно пошутившего дирижера публично извиниться.
Вечером 25 июля журналистов, фотографов и телерепортеров, толпившихся у подъезда дома на проспекте Атлантике, пригласили подняться на девятый этаж и бокалом французского шампанского отпраздновать радостное событие в жизни хозяина — он только что 22-мя голосами против 15-ти, поданных за Жагуарибе, был избран членом Бразильской академии литературы. Его соперник, если верить заявлению для прессы, не смирился со своим поражением, оправдывая участие в своей избирательной кампании министра иностранных дел («Лафер — мой давний друг с еще юношеских лет и он в самом деле звонил тем, кто не собирался голосовать за меня») и рассуждая о результатах выборов, не выказал джентльменского
