Правда, через пару недель после побега из клиники и эти проблемы Пауло остались в прошлом: по ходатайству дедушки он получил от родителей разрешение пожить самостоятельно. Новое пристанище ему предоставил сам мастер Тука, которому принадлежала квартирка в коммерческом центре города, на проспекте Рио-Бранко, в здании «Маркиз де Эрвал». Здание располагалось в незавидном месте, всего в паре кварталов от скопления дешевых домов терпимости. Днем здесь было вавилонское столпотворение: бродячие торговцы, лоточники, продавцы лотерейных билетов, нищие, снующие всюду автобусы и машины… А после семи вечера словно менялись театральные декорации. Дневная яркость красок уступала место тьме, появлялись новые персонажи: проститутки, сутенеры, жулики, трансвеститы… Ничто здесь не напоминало тот мир, из которого вышел Пауло, но это его не смущало: он жил в своей квартире и делал все что хотел. К тому же он обнаружил, что у всего здания — очень положительные флюиды. В двадцатые годы здесь располагался знаменитый отель «Палас», служивший местом свиданий замечательно красивым француженкам, благосклонностью которых, кстати, пользовались двое друзей: сам мастер Тука и его школьный товарищ композитор Бороро, вместе с Ламартином Бабо сочинивший знаменитую песенку «Цветы греха».
Встретившись с друзьями из «Группы Отличие», Пауло узнал, что обещанная премьера «Безвременной молодости» в Рио отменяется из-за недостатка средств. Часть труппы, принимавшей участие в спектаклях «Пиноккио» и «Война Ланчей», задумала новую авантюру, в которую тут же ввязался и Пауло: поставить пьесу для взрослых. Под эгидой Национального университетского театра юные актеры уже несколько недель репетировали сценическую версию «Капитанов песка» — прославленного и вызвавшего бурные споры романа, написанного Жоржи Амаду тридцать лет назад. Светловолосый, голубоглазый и загорелый режиссер и автор инсценировки был больше похож на тех серферов, что целыми днями катались в приливных волнах на пляже Арпоадор. Фрэнсис Палмейра — из молодых, да ранний — уже в пятнадцать лет сочинил пьесу «Правительственный акт», тут же запрещенную цензурой. Жоржи Амаду, в то время уже всемирно известный писатель и член Бразильской академии, был так приятно удивлен, увидев молодежную труппу, ставящую для взрослых, что не только одобрил инсценировку, но и написал очень благожелательный текст для программы:
Я доверил студентам инсценировку моего романа «Капитаны песка» и сделал это с надеждой и радостью: студенты — в авангарде всего хорошего, что делается сегодня в Бразилии. Они борются за демократию, за права человека, за прогресс, за процветание бразильского народа, они — против диктатуры и угнетения. В романе, послужившем основой пьесы, я тоже сказал свое слово веры в бразильский народ и выразил протест против всех форм несправедливости и угнетения. Первое издание «Капитанов песка» вышло за неделю до провозглашения «нового государства», установившего жестокую обскурантистскую диктатуру, арестовавшего издание и запретившего эту книгу. Мои роман стоп орудием борьбы. Сегодня он получает новое измерение: сцену, возможность непосредственного контакта с публикой Я желаю студентам Национального университетского театра самого большого успеха. Я убежден, что они еще раз послужат делу демократии в Бразилии.
Было ясно, что проблем не избежать. Первую препону воздвигло Управление по делам несовершеннолетних, грозившее запретить репетиции, если все члены труппы моложе восемнадцати, начиная с режиссера, не предоставят письменное разрешение родителей. За несколько дней до премьеры в театр явился представитель полиции и главный цензор Рио-де-Жанейро Эдгар Фасанья в сопровождении агента Национальной информационной службы ГНИС) и потребовал предъявить официальное разрешение без которого пьесу нельзя показывать зрителям. Поскольку разрешения не было, завязалась словесная перепалка и в результате полицейские задержали актера Фернандо Рески, а остальным заявили: если они хотят, чтобы премьера состоялась в назначенный день, 15 октября 1966 года они должны срочно представить текст пьесы в цензурный комитет. Через несколько дней инсценировка «Капитанов песка» получила официальное разрешение, но из нее вычеркнули некоторые слова и выражения — явное свидетельство обскурантизма, усиленно насаждавшегося в стране военным режимом. Из текста убрали слова «товарищ», «революция», «свобода» и даже целую фразу: «Тогда все дома будут для него открыты, потому что революция — это родина и семья для всех». Запуганные трудностями постановщики решили беспрекословно выполнить все требования цензуры. Среди тридцати актеров и актрис, занятых в спектакле, был и Пауло — причем он играл не самую последнюю роль. Его персонажем был Алмиро, влюбленный в негритенка Бузотера гомосексуалист, который в конце спектакля умирает от оспы. Жоржи Амаду пообещал прийти на генеральную репетицию, но ему пришлось уехать в Лиссабон на презентацию своего романа «Дона Флор и два ее мужа», имевшего шумный успех, и он попросил, чтобы вместо него на премьере присутствовал не кто иной, как сам Вертун, — бывший беспризорник города Салвадор, ставший прототипом одного из персонажей. В прессе Рио-де-Жанейро появились сообщения о нападках цензуры на молодежный спектакль — они привлекли такое внимание публики, что в вечер премьеры четырехсот мест театра «Серрадор» оказалось недостаточно для всех желающих. Из личных гостей Пауло на премьере не было только двоих: Ренаты и доктора Бенжамина, того самого энтузиаста электросудорожной терапии.
После второго срока в лечебнице у Пауло с этим психиатром установились странные отношения. У юноши возникла к нему симпатия, несмотря на страдания, перенесенные в клинике, больше того, — он испытывал необходимость поделиться с врачом сомнениями и услышать его совет. Это придавало Пауло ту уверенность в себе, которой не было прежде. В те времена такое поведение пациентов считалось побочным следствием частичной амнезии от электрошока. Однако через много лет Пауло пришел к выводу, что здесь скорее проявлялся так называемый «стокгольмский синдром». «Между мной и доктором Бенжамином установилась связь, как у похищенного с похитителем, — скажет впоследствии уже зрелый писатель в одном интервью. — Даже после выхода из лечебницы, когда меня одолевали муки взросления или возникали проблемы с девушками, я шел к доктору Бенжамину».
«Капитаны песка» не сходили со сцены два месяца. Особо громкого успеха спектакль не имел, но собирал достаточно публики, чтобы оплачивать расходы и делить оставшиеся деньги между актерами и техническим персоналом. К тому же постановка удостоилась хвалебных отзывов уважаемых критиков. Но эйфория, вызванная постановкой «Капитанов песка», прошла, и Пауло снова впал в депрессию. Он чувствовал себя опустошенным, потерянным, пинал, ногами все, что попадалось ему на глаза в дедовой квартирке. Он был одинок среди чуждых и враждебных ему людей, населявших тот район, в котором он теперь жил, здесь никто не мог поддержать его в трудную минуту или разделить с ним редкие радости. Временами он приходил в отчаяние. Когда наступал такой кризис, его дневник заметно увеличивался в размерах. Как-то он целую ночь печатал через один интервал страницу за страницей некое сочинение, которое впоследствии озаглавил «Признания писателя»:
…Моя жизнь вдруг переменилась. Я оказался в самом ужасном месте Бразилии — в коммерческом центре Рио. Вечером нет никого. Днем — тысячи чуждых мне людей. Мое одиночество настолько материализуется, что я ощущаю его как что-то живое и жесткое, оно заполняет все углы и пути. Я, Пауло Коэльо — 19 лет от роду, и руки мои пусты.
Дешевые дома терпимости, что теснились в районах Лапа и Манте, были расположены очень близко, это манило Пауло, и он стал в них частым гостем. Неважно, что женщины эти не были элегантны и внешне мало походили на девушек, которыми он увлекался в южной зоне. С проститутками он мог говорить обо всем, что приходило в голову, не опасаясь критики, и беспрепятственно осуществлять все свои тайные фантазии. Даже когда эти фантазии заключались в том, чтобы не делать ничего, — один такой случай он описал в дневнике:
Вчера я снял самую старую женщину в этой зоне — я никогда не спал ни с кем старше. Я не тронул ее, заплатил только за то, чтобы смотреть. Ее груди казались пустыми мешками, она лежала передо мной совершенно голая. Я смотрел на нее, не понимая, почему она вызывает во мне одновременно и жалость, и уважение. Она была чистой, профессиональной и ласковой, но очень старой — невозможно вообразить, сколько ей лет. Может, 70. Она француженка, на полу валялась газета «Франс суар». Она была со мной очень заботлива. Она работает с 18-ти до 23-х, а потом едет на автобусе домой, и там у себя она — всеми
