– Те че надо, мужик? – спросил он так, будто пережевывал слова.
И челюсти у него ходуном ходили, и сам он дергался, словно под кожей у него бегали мелкие жучки, лишавшие его покоя.
– Лидия Максимовна мне нужна.
– А ты кто такой?
– Лейтенант Городовой, уголовный розыск. Лидия Максимовна где?
– Дома она. Но базарить с тобой не будет, я отвечаю… Ксиву покажи!
– А ты что, под блатного косишь? – глянув на его татуировки, пренебрежительно спросил Богдан. – Зря ты это затеял. Не блатной ты, а так, фуфло. Настоящий вор мента без всякой ксивы узнает. Но ты же не вор, ты баклан. И наколка у тебя бакланская. И наркоманская…
– Слышь, мент, ты чо здесь бузишь? – Мужичок надулся, как цыпленок, пытающий казаться петушком.
– Я тебя не знаю, – пристально глядя на него, продолжал давить Богдан. – Значит, ты по нашим учетам не проходишь. Значит, живешь тихо, мирно, не чудишь…
– Ну да, я свое еще в семидесятых отмотал.
– Вижу, ты забыл, как параша пахнет. Так можно освежить память… У тебя наркота в доме есть? Хочешь, шмон устроим? Мы искать умеем. И находить тоже…
– Слышь, командир, ты чего? Зачем ты так? – растерянно захлопал глазами мужичок.
Все, расплющило его – пора выключать пресс.
– Мне с Лидией Максимовной поговорить надо, – обаятельно улыбнулся Богдан и заметил, с каким облегчением вздохнул мужичок.
– Ну, надо так надо… Только она ничего не скажет, – распахивая дверь, предупредил он.
В квартире угадывался запах перегара и табачного дыма, но напрасно Богдан ожидал увидеть здесь разруху и нищету. Типичная для обычной советской квартиры мебель и обстановка, ковры на полах чистые, занавески на окнах свежие, все на местах, везде порядок. И Лидия Максимовна на кухне у плиты, что-то готовит на обед. Губы поджаты, движения скованные, вся напряжена. Понимает, что в противоречие с законом вступила, это ее и гложет.
– Лида, тут к тебе пришли. Только непонятно, зачем.
Женщина варила суп, но запах мясного бульона не мог перебить табачный дух, которым здесь, казалось, было пропитано все, даже железо.
– Лидия Максимовна, я ждал вас в отделе, – с вежливым упреком проговорил Богдан.
– Зачем? Я все равно ничем не смогу вам помочь.
Городовой глянул на ее мужа. Тот самодовольно усмехнулся и вроде как сожалеюще развел руками. Богдан закрыл за собой стеклянную дверь, и он исчез.
– Но вы же видели человека с ножом.
– Я думала, что это нож. А на самом деле это была металлическая линейка. Я же вам говорила…
– То есть вы не хотите помочь следствию?
– Хочу. Но не знаю чем.
Женщина прятала глаза. Да и без этого было видно, что врет она. Но еще Богдан понял, что сломить ее упрямство не получится. Хотя попытку он предпринял. И увещевал ее, и угрожал, и обаять пытался, но все бесполезно. Нож не видела, в лицо не запомнила. Возможно, муж ее научил так себя вести. Она и без того была напугана, а он еще подлил масла в огонь.
– Напрасно вы упрямитесь, Лидия Максимовна. Я понимаю, вам страшно, но вы подумайте о Егоре Хромцове. Он же ваш сосед, а значит, не последний для вас человек. Вы, наверное, родителей его знаете…
– Не знаю. Тетку его покойную знала, а его родителей нет. Да и не важно это.
– Почему?
– Потому что у меня муж, дети. Потому что Таньке моей двенадцать лет. Школа далеко; пока она до дому дойдет, с ней сто раз все что угодно случиться может. Да хоть бы и рядом была школа, все равно случиться может… Если я вам помогать буду… Приходил тут сегодня один. Угрожал…
– Кто приходил?
– Приходил, и всё! – Лидия Максимовна поспешно отвела взгляд.
Врет она, никто к ней не приходил. Но ведь она всерьез верила, что могли прийти… И обязательно придут, если она станет давать показания. А у нее дочь двенадцати лет…
А может, приходил кто-то – убийца, например, или кто-то из его подельников. Такое вполне возможно.
– Поймите вы, Егора могут осудить за убийство, которого он не совершал. И не мы будем в этом виноваты, не милиция, а вы, Лидия Максимовна.
– Мне очень жаль, но я ничем помочь не могу.
Теперь Богдан точно знал, что дальше с ней разговаривать – только время терять.
Он вышел на улицу и возле второго подъезда увидел служебную машину. Своего автомобиля у Гущина не было, поэтому он мог воспользоваться оперативным транспортом. Ему нужно сломать Хромцова, но его жена мешает тем, что предоставляет ему алиби. Поэтому Гущин будет давить на Лену, выбивать из нее ложные показания. И еще против Богдана заставит свидетельствовать.
В машине дремал хорошо знакомый Богдану водитель. Учуяв его приближение, Шмаков открыл глаза и вышел из машины:
– Здрав-жлаю-трыщ лейтенант!
С артикуляцией у него не важно, но небрежности в словах не было. И взгляд уважительный. Богдан хоть и лейтенант, но уже успел доказать свой профессионализм. Потому что не искал для себя легких путей. Потому что работал как проклятый, даже не пытаясь создать семью, чтобы на заботы о ней не отвлекаться. Он мент по жизни, это знают даже уголовники. Знают, поэтому стараются держаться от него подальше.
– Кого привез, Толик? Гущина?
– Его са?мого.
– Где он?
– Не знаю, но сказал, что через полчаса будет.
– Когда сказал?
– Минут десять назад.
Богдан не стал звонить в дверь хромцовской квартиры. Как настоящий опер, он обязан владеть оружием своего врага, поэтому в кармане у него всегда водились отмычки – этот незамысловатый, но действенный воровской инструмент. А замки он научился вскрывать еще до службы в армии. Трудное у него было детство, тяжелое, много лиха пришлось ему хлебнуть в ту несладкую пору…
Замок у Хромцова простой, поэтому на то чтобы открыть его, ушло не больше минуты. Причем никто ничего не услышал. Распахнув дверь, Богдан вошел в квартиру и уже из прихожей увидел Лену. Она сидела в кресле, а Гущин нависал над ней, руками упираясь в подлокотники. Она уже уперлась затылком в спинку кресла, а Гущин продолжал приближать к ней дышащее злобой лицо.
– Я вам не помешаю?
– Городовой?! – ошалел от страха и возмущения Гущин.
Он оторвался от кресла, неосознанно, на рефлекторном уровне шагнул к нему и оторопело застыл:
– Как ты сюда попал?
– Дверь закрывать надо.
– Кто тебя сюда звал?
Гущин уже оправился от неожиданности, приходил в себя.
– Если ты не отстанешь от Елены Витальевны, я дам против тебя показания. Ты будешь обвинен в том, что понуждал ее к даче ложных показаний. Статья сто восемьдесят третья, до двух лет лишения свободы…
– Зря ты так, Городовой, – хищно сощурился Гущин. – Зря ты идешь против течения…
– Где течение? Ты, что ли, течение? Ты ручеек из кучи жидкого навоза, Гущин…
На журнальном столике возле дивана лежал бланк протокола, пока пустой – даже «шапка» не заполнена.
