есть с меня…
– А он что, на тебя залазил? – возмутился Егор.
– Это образно. Не фантазируй… – с туманно-мечтательной улыбкой махнула рукой Лена.
– Он тебя обижал?
– Кто, Гущин? Да за горло схватил: или я отказываю тебе в алиби, или сама сажусь вместе с тобой. А тут Городовой заходит. Если, говорит, будешь давить на гражданку Хромцову, я тебя самого, как таракана, раздавлю. Такой крутой парень! Видел бы ты его взгляд… Он на Гущина смотрел, а у меня у самой мурашки по коже!.. – Ее голос звенел от восхищения, и в глазах восторг. Только взгляд устремлен куда-то вдаль. Как будто Лена смотрела сейчас на этого самого Городового, такого крутого…
– Тебя не поймешь – то как таракана раздавит, то как блоху, – сконфуженно буркнул Егор.
Ему не нравилось поведение жены. Не должна она была так экспрессивно восхищаться каким-то ментом… Вдруг она влюбилась в него?..
– Да какая разница, таракан или блоха? – беспечно проговорила Лена. – И то тварь, и то… И этот Гущин – тоже тварь! – с оглядкой на дверь тихо сказала она.
– А Городовой?
– Я же тебе говорю, он этого Гущина в лепешку раздавил. Спросил у меня, где ты находился, когда Сысоева убивали, а его заставил это в протокол записать. И еще про драку… Нет, это уже не то, – спохватилась она.
– Что не то? – насторожился Егор.
Какое-то время Лена смотрела на мужа в напряженном раздумье, как будто решала, говорить или нет. В конце концов, решила, что лучше признаться.
– Это еще за день до того случая было. Гущин ко мне пришел, ну, вроде как о тебе поговорить, а сам приставать стал. Хочешь, спрашивает, чтобы твой муж условный срок получил? Хочу, говорю. А он – тогда давай!
– Что «давай»? – Егор сглотнул слюну, чтобы смочить пересохшее вдруг горло.
– А то и давай!
– И что?
– Я ему говорю, пошел вон! Он обиделся. Сказал, что под вышку тебя подведет. Расстреляют тебя, сказал. Я задумалась…
– Задумалась?.. Ты могла под него лечь?! – схватился за голову Егор.
– Я же баба. И мозги у меня бабские. Лучше лечь под кого-то, зато потом с тобой быть. Или не лечь, но без тебя остаться. Но я бы не легла. Точно не легла бы… В общем, тут звонок в дверь, я открываю, а там Городовой. Про алиби хотел спросить… Ну, он все понял и Гущина этого с лестницы спустил.
– И предложил тебе то же самое? – холодея от дурного предчувствия, спросил Егор.
– Что «то же самое»?
– Ну, ты мне, а я тебе… Ты же баба. Причем красивая. И мозги у тебя бабские.
– А вот передергивать не надо! И ничего Городовой мне не предлагал. Может, он и хотел бы предложить, но не стал этого делать. Потому что я для него – твоя жена. Если бы ты не был под следствием, тогда другое дело. А так он не имеет права со мной заигрывать…
– Это он тебе сказал?
– Нет. Но я же не дура, я все понимаю.
– А может, все-таки дура? И меня дураком делаешь?
– Егор, ну зачем ты так? – с укором спросила Лена.
Она выбралась из-под одеяла, подошла к брошенной сумке, поставила ее на соседнюю шконку.
– Ты, наверное, голодный, а я тебя тут баснями кормлю…
– Ты меня лучше клятвами накорми, – буркнул супруг.
– Не поняла.
– Поклянись, что у тебя ничего с Городовым не было!
Лена уверенно и открыто посмотрела на мужа:
– Клянусь.
– И что ничего не будет?
– Клянусь.
И это прозвучало без пафоса, но вполне убедительно.
– Ты не зацикливайся, не надо, – испытывая к мужу жалость, вздохнула девушка. – Все будет хорошо, ты скоро выйдешь. Городовой сказал, что обязательно найдет настоящего преступника. А я ему верю… Я редко верю людям, а ему верю… Тут вот котлеты… Еще теплые…
Она достала из сумки миску, протянула Егору. Приятная тяжесть, согревающее тепло, запах дома. И вкусно. И голос Лены рядом звучит. Егор закрыл глаза, чтобы представить себя на кухне своей квартиры.
– У тебя здесь холодно, брр… Котлеты до завтра не пропадут. Ты их здесь съешь. Потому что в тюрьму тебе их не разрешат пронести, они скоропортящийся продукт. Тут я тебе в сумку сало положила, печенье, конфеты, рафинад, чай, сигареты без фильтра в пакете…
– Я не курю.
– Не важно. Городовой сказал, что сигареты в тюрьме – это самая ценная валюта. И еще чай. Я его тут в маленьких пачках положила. Строго по норме. Городовой сказал…
– Городовой? Опять Городовой?! – психанул Егор. – Задолбала ты меня своим Городовым!
– Во-первых, он не мой. А во-вторых, он больше твой. Потому что все от него сейчас зависит… Он мне помог к тебе сюда попасть. А почему? Потому что вину свою перед нами чувствует. За то, что вытащить тебя не получается. Знает, что не ты Костылина убивал, но ничего поделать не может…
– Знаешь, где у нас бумага в доме лежит?
– Знаю.
– Там же фломастер желтый и ножницы. Вырежи круг, раскрась фломастером и Городовому на голову положи. Должен же у него нимб быть, если ты его к лику святых причислила!
– Смешно. На самом деле смешно, – ничуть не расстроилась язвительности мужа Лена. – Ты всегда так шути, когда в камеру попадешь. Только без злости. И чтобы никого не обидеть. Там, в тюрьме, людей не только за силу ценят, но и за остроумие. И находчивость…
– Откуда ты знаешь, кого там за что ценят?
– Знаю… Слышала…
– От кого?
– Ты же знаешь, откуда я родом. У нас в Богатове каждый второй сидел. Брат у меня двоюродный там был, он как напьется, так зона у него с языка не сходит… Тут в сумке белье чистое: две пары с собой возьмешь, а одну здесь поменяй, я грязное заберу. Ну и носки тоже… Давай, давай…
– Ты торопишься?
– Нет. Городовой сегодня дежурит. Он сказал, что до утра можно. До подъема. А потом он меня заберет.
– Куда?
– К себе в кабинет. Пытать будет. Вплоть до изнасилования…
– Ты шутишь? – напрягся Егор.
– Конечно, шучу. Если бы он запытать меня хотел, он бы меня уже к себе увел. Так нет же, до утра у тебя оставил… И не надо бочку на него катить. И на меня тоже. А то я шлюхой себя чувствую… Ты же не хочешь, чтобы я была шлюхой?
– Нет, конечно! – встрепенулся Егор.
– Тогда больше не говори глупостей. И ничем меня не попрекай. Ты понял?
Егор все понял. И больше не позволял себе выпадов. До самого утра. До самого расставания с женой.
Он заплакал, когда она ушла. Страх перед тюрьмой внушил ему жуткую мысль, что Лену он видит в последний раз.
Глава 10
Дверь в камеру закрылась, вокруг только люди, а в ушах стоит собачий лай. Это было что-то
