разговоре с Казначеевым было что-то такое… Кстати, как он там, Степка? Конечно, никакого собрания сегодня не будет, не до него. Наверняка и Казначеев, и Кипин теперь, забыв прежние разногласия, занимаются одним делом: бегают по известным только им адресам, с кем-то встречаются, что-то выясняют…
Застучали каблуки по коридору, в дверь просунулся Муравейко, брезгливо держа за шиворот конопатого заморыша лет двенадцати со спутанной черной шевелюрой. Толкнул пацана к столу; другой рукой он держал за трубку телефонный аппарат.
— Во, видал? В губоно сна лишились: какой это мерзавец у них аппарат срезал? А он спокойно погуливает с ним по барахолке… Ухх ты! — Он сверкнул глазами.
Мальчишка сжался и отпрянул.
— Ступай, ступай, Антон Афанасьич, — торопливо сказал Семен. — Я разберусь, ступай.
Муравейко вышел.
— Да ведь мы знакомы, э! — прищурился агент. — Я и, как звать тебя, знаю. Абдулка — верно, да?
— Ну и знаешь, ну и что?
— Забыл меня. Помнишь, мы к вам вдвоем заходили, еще когда Косого Фофана в больницу увезли?
— А! — оживился мальчик. — С этим, как его… Хороший мужик!
— Да, хороший. А чего ты телефоны крадешь?
— Это не я, дяденька! — плаксиво закричал беспризорник. — Вот тебе святой истинный крест, не я! Мне мужик дал и гривенник сулил, если продам.
— Какой еще мужик?
— Не знаю. Он у забора стоял и сразу смылся, когда меня вязать стали.
— Ведь врешь!
Абдулка выпучил глаза и перекрестился. Семен махнул рукой:
— Ладно-ладно! Все воровство от вас, не знаю я, что ли? Сейчас объяснение возьму.
— Слушай! — вдруг с интересом сказал беспризорник. — Мне бы с тем мужиком увидеться, что тогда с тобой был. Он, когда уходил, цветные мелки мне обещал. Забыл, что ли.
— Да нет его уже, Абдул. Опоздал ты. Вечером мы у вас были, а ночью его и убили. И не знаем, кто.
— Жалко его… — вздохнул Абдулка. — Он хороший был мужик. Подожди, подожди! Ведь и я с Цезарем той ночью на дело ходил. Цезаря повязали, он теперь в домзаке, а я на речку убежал. Отпусти, а? — Он подмигнул. — Что я тебе тогда скажу-у…
— Не темни, — усмехнулся Семен.
— Нет, верно! Видел я на реке в ту ночь фрея, который его замочил. Ух, и подлюга! Руки в крови, мигает: убил, дескать! Он и за мной гнаться хотел.
— Ф-фу ты! — выдохнул Кашин. — Вон как… Ты хоть запомнил его?
— А как же! — захвастал Абдулка. — Я, брат, шустрый!
— Да уж знаю. — Кашин покосился на аппарат. — Ты его раньше не видал, того-то человека?
— Не.
— А после?
— Не.
— Ну, парень, нагородил ты тут.
— Чего это нагородил? — обиделся беспризорник.
— А если нет, значит, бог тебя ко мне послал. — Агент встал, подошел к мальчугану и обнял. — Пошли бы сейчас домой ко мне, чайку попили, да некогда, видишь. Ты все там же ночуешь?
— Выгоняют уже. Какой-то склад хотят делать.
— Ну, и куда тогда?
— Хо! Я — да не устроюсь! На станции разбитых-то вагонов…
— Это не дело, Абдул. Ты, если выгонят, сразу сюда приходи. В крайнем случае, к себе возьму. На время, конечно, пока место не подыщем. Запомни, кого спросить: Кашина Семена Ильича. Ты грамотный?
— Есть маленько, — солидно ответил пацан.
— Ну, так я запишу, чтобы не забыл.
Он сунул бумажку в карман Абдулкиного пиджака.
— А я тебе тем временем мелки куплю. Только вот что: надо того человека, что ты на реке видел, обязательно разыскать. Так что гляди в оба! А как увидишь — или последи, или как-нибудь, а только дай мне знать обязательно. Ну что, поможешь?
— Если увижу, что ж не помочь.
— Договорились, значит. Ну-ка скажи, как он выглядит?
Записав приметы, Кашин проводил Абдулку на улицу, шлепнул по тощему заду:
— Дуй!
Только тот скрылся в переулке, из дверей выскочил дежурный:
— Ты чего это, а? Ты куда его дел-то?
— Отпустил! — беспечно ответил Семен.
Муравейко выругался и сплюнул:
— И откуда вас таких понабрали? Давай, отпускай! Пусть всё растащут!
— Не указывай! — огрызнулся агент. — Что бы ты понимал в оперативной работе…
— У меня тоже работа! У меня этот аппарат в розыске числится. Что теперь с ним делать?
— Прекратить по нему розыск, разве не понятно? А завтра я его сам и в губоно отнесу, и подцеплю, только и дел!
Муравейко потоптался, усмехнулся и сказал:
— Ну, неси, если хочешь. А только я тебе так скажу: без порядка вы все живете. Каждой вещи, каждому человеку должно быть свое место. Вот этому, — он указал в сторону, где скрылся Абдулка, — место в домзаке: он вор. А ты его отпустил — воруй! Если каждый так станет, какой же будет порядок? Поэты! А отвечать кому? Много на себя берете! Вы берите столько, сколько положено, и ни грамма больше! А то надорвешься, смотри, вроде Баталова, царство ему небесное. И-эх вы, друзья…
За дежурным хлопнула дверь.
Кашин стоял, рассматривая носки штиблет. Рассуждения Муравейко вернули его к мыслям о Баталове. И — вроде бы! — в рассуждениях этих было рациональное зерно. Так в чем же Миша ошибся? Взял на себя груз больше положенного? Значит, не прав сейчас и я, отпустив Абдулку? Допустим, это моя ошибка. Ну, а если Абдулка выведет нас на убийцу Баталова — тогда кто будет прав?
Во дворе соседнего дома, губмилиции, раздавались команды — шел развод. Из ворот выезжали конные, выходили пешие милиционеры. На тротуаре маячил Тереша. Он не пропускал ни одного развода. Молодцевато тянулся, выпятив живот, и отдавал честь. Лицо его было сонным и значительным.
— Привет, Тереша! — сказал Кашин. Тот щелкнул каблуками. — Будь другом, дай совет: как дальше- то жить?
Рюпа медленно повернулся к нему. Щеки его налились кровью, набухли. Лоб пересекла поперечная складка. Семену показалось, что сейчас Тереша изречет истину, которой не постичь обыкновенному человеку. Дурак покрутил шеей и, ткнув Кашина толстым пальцем в плечо, сказал:
— Потaка!
17
