Пушкин зазвал нас с Жан-Кристофом в гости к своим друзьям.
Читали стихи, пили грузинский чай с мятными пряниками, размышляли о плюсах и минусах эмиграции. Пушкин призывал всех присутствующих уговорить меня, убедить, что у меня в этой стране нет будущего, Жан-Кристоф смотрел испуганно и бормотал:
– Вообще-то у нас другие планы… мы готовим программу…
– К чёрту вашу пантомиму, всё это детский сад! Нельзя же всю жизнь бегать в трико по сцене! Во сколько лет балерины уходят на пенсию? Мимы во столько же. Пантомима – дело временное, юношеское увлечение, это скоро пройдёт. А как у пишущего человека, у неё здесь нет будущего!
(Он говорил обо мне так, как будто меня здесь не было).
Забегая наперёд, надо признать, что во многом Веня Волох был прав. Но – не во всём. Я думаю всё же, что у пишущего человека везде есть будущее. Хочешь писать – пиши! Сегодня, завтра, через год, через десять лет… Пиши! Если у тебя такая жгучая потребность. Если Господом Богом вложена в тебя такая программа. Пиши! И складывай аккуратно в стол. И не забудь пронумеровать страницы. А можешь даже отпечатать на машинке три экземпляра и дать почитать близким друзьям. А они дадут почитать своим хорошим знакомым. А те – своим… Пиши! Пиши на здоровье. Если ты на воле, а не за решёткой и не в психушке, если у тебя есть бумага и ручка – то у тебя, как у пишущего человека, есть и будущее.
Но если ты вдруг захочешь печататься не только на пишущей машинке, а на издательском станке… Если тебе приспичит издаваться, публиковаться… (это ведь нормальное желание, а не патологическое, правда?) Так вот, если ты пожелаешь, чтобы тираж твоих книг был не три экземпляра, а побольше, и чтобы читатели – не только круг близких друзей, а пошире, и, может быть, даже отзыв где-нибудь в журнале, и письма от благодарных читателей, и радостное ощущение значимости того, что ты делаешь, и волнующее чувство своей востребованности… Тут дядя Веня как в воду глядел! Он был прав. С этим делом в этой стране у меня оказалась напряжёнка. Десять лет – ни строки. И, получая в очередной раз свою очередную рукопись из очередного издательства с очередной дурацкой рецензией-отпиской, я частенько вспоминала слова Вени-Пушкина: «В этой стране у вас нет будущего! Ни одной своей строки вы здесь не опубликуете. А писателя без читателя не существует».
…Но потом, постепенно, тебе уже становится наплевать. На рецензии. На отказы. На возвраты. «Главное – чтобы было написано!» – сказала маленькая мудрая женщина, с глазами птицы-вещуньи, Людмила Фёдоровна Окназова. Гениальный поэт, так и не увидевший своей книги. «Главное – чтобы было написано!» – говорила она с юношеским воодушевлением. Она произносила эту фразу как завет, как заклинание. Для меня эти её слова стали утешением и ободрением – на всю жизнь.
Главное – чтобы было написано.
…А потом – о, чудо! – вышла книга. Одна-единственная. «Лунные цирки». Маленькое избранное из одиннадцати неизданных книг. Но всё-таки. Хоть так. Я пережила её выход в люди спокойно. Никакой бурной радости. Потому что всё уже давно перегорело… всякие там упования, сладостные детские мечты: «Ах, если бы у меня вышла книга!…» Она вышла – и ничего не изменилось. Потому что Мой Клоун её не прочёл… Но – прочли другие люди. Тоже хорошо. Некоторые из них стали моими друзьями. Именно благодаря книге.
Ну а потом ещё много лет – и опять ни одной опубликованной строки. «Нормально!» – как любит говорить один мой старый друг, доктор Шастин. На всякий сюрреализм нашей жизни он говорит с добродушной улыбкой: «Нормально, ребята! А чего вы хотели?»
И всё же наступили другие времена. О которых мы даже не
