мама.
— Это ты, что ли, Федька? — вышла из дома и углядела Федю в темноте сеней бабка Вера. — Смотри не шебуршись. Комиссия приехала отца с работы снимать.
Федя хотел бы оглохнуть — отец вот так же, когда резали поросят, залезал на печь и затыкал уши. Не хотел Федя слышать, но слышал, куда же денешься? На все Старожилово играла музыка. Медная, звенящая.
У Кука совсем теперь нет папы. И никакое чудо не поможет. Отца у Кука взяла смерть. Когда приходит смерть, о чудесах даже думать стыдно. Чудеса годятся для живых. Был у Кука отец живым, и чудо случилось: говорили — враг, стали говорить — герой. И не просто говорить. Мама с тетей Люсей ходили утешать Веру Александровну, и при них привезли назад библиотеку, а мебель поставили новую, дров привезли, хлеба. Колхоз корову привел…
Грохнуло за стеной. Еще! Еще!
Федя заткнул уши.
Мать приготовила ему одежду на люди. Почистила все, а он залез на печку.
Больше не стреляли. За окном темнело. Наступили самые короткие дни.
Отворилась дверь. Отец вошел.
Остановился у печи.
— Сидишь?
Федя не отозвался.
— Мартынов, Виталик, шел рядом с Ярославом как лучший друг сына героя.
— Он не друг! — крикнул Федя.
— Чем кричать, нужно было там быть… С другом надо быть и в горе, и в радости…
Вошла мама, слушала, что говорит отец.
— Ну какая же радость?
— Мертвый отец Герой — дороже живого отца-предателя.
— Детям нужны живые отцы, — сказала мама.
— Умники! — отец хлопнул дверью и ушел в контору.
— Неужто снимут? — спросила маму бабка Вера.
— Предложили с квартиры съезжать, значит, сняли.
Глава двенадцатая
Отец с комиссией ездил по объездам. Ночевал у лесников. Мама вышивала очередную мельницу. Бабка Вера молилась, а тетя Люся взяла расчет и сдавала дела новой буфетчице.
— Наш правдолюб до суда достукается, — шипела тетя Люся. — А мне дознания да всякие допросы ни к чему.
Тетя Люся уезжала на Урал, с глаз долой.
На следующий день Федя не пошел в школу.
Мама его разбудила, а он одеяло на голову натянул.
— Поблажку даешь! — проворчала бабка Вера, но мама сказала:
— Дай поспать мальчику всласть. Довольно с тебя, что нам не довелось сладких снов поглядеть. Дело не дело — подымайся.
— Вставай! — сказала Милка. — Я ведь совсем от вас уезжаю.
Стало вдруг и Милку жалко, и самого себя.
Всей семьей помогали тете Люсе укладываться.
А потом уже был день отъезда. Сам отец не успел приехать проводить, но Цуру прислал.
Нагрузили санки добром, посидели перед дорогой. На станцию ни Федю, ни Феликса не взяли, чтоб не морозить и чтоб лошади не было тяжело.
Милка поцеловала братиков и заплакала. Федя погладил ее по волосам и, утешая, сказал:
— Ну чего ты? Это хорошо, что ты в далекий край едешь. Всякого наглядишься. А нам теперь несладко будет, но потом все пройдет, поправится, и ты к нам опять приедешь. Тогда мы будем дружить.
В классе, над доской, висел портрет капитана. Капитан улыбался одними глазами, улыбался каждому, кто смотрел на него, и ребята гордились, что герой с ними.
Ярослав подошел к Феде.
— Ты болел?
— Нет, — сказал Федя. — Тетя Люся уезжала, помогал собираться, вещи грузить.
— Я тебе хочу сказать, что ты — настоящий друг, — сказал Ярослав. — Мне передали погоны отца. Мама разрешила один погон отдать тебе.
Ребята прислушивались к их разговору, а теперь окружили.
В руках у Феди был помятый полевой погон.
— Настоящий маскировочный! — сказал Мартынов.
К погону тянулись руки. Федя посмотрел на Ярослава и дал подержать ребятам погон. Все подержали. Последней была Оксана. Она медлила отдавать погон и отходила с ним к окну подальше от парт.
Федя невольно пошел за ней.
— Возьми, — отдала Оксана погон. — Твоего папаню все жалеют.
Федя нагнул голову, кивнул. Побежал на место, в класс входила Клавдия Алексеевна.
— Ребята, будет елка! — сказала она. — Дед Мороз будет! И даже подарки.
Ребята захлопали в ладоши. Зашумели.
— Елка будет тридцатого декабря, в четыре часа, после обеда. Кто может, приходите в масках. А теперь посмотрим, какие у нас табели.
Тройка у Феди была одна, по чистописанию. И четверка была, по арифметике. Остальные пятерки. У Яшки все оценки ровные:
— Чистый четверик!
У Ярослава пятерки без примеси, как всегда.
— Пошли ко мне, — позвал дружков Яшка. — Как смеркаться начнет, колядовать пойдем.
Ярослав помолчал, но мимо дома своего не прошел, остановился.
— Я с мамой посижу. Ее теперь нельзя одну оставлять.
Ребята постояли, попинали ногами снег.
— Ладно, — сказал Яшка, — если чего наколядуем — поделимся с тобой… На елку вместе?
— Нет, — сказал Ярослав. — На елке надо веселиться, а я… — Лицо у Кука сморщилось. Он сел в снег и горько расплакался. — Ступайте! Ну чего стоите смотрите, не видали, как плачут?
— Всякое видали, — сказал Яшка. — Ты поплачь и уймись. Не пойдешь же ты зареванный к матери?
