Короче, если бы мы были детьми и ехали в машине, наша мама давно бы закричала на нас за такое поведение: «Ну все, сами виноваты! Дома будете наказаны!»
Сегодня в классе Джессика засадила мне ногой по башке, когда я помогала ей войти в стойку на руках. Обе плакали. А все Индра виновата.
Меня теперь раздражает все, что она делает. То есть я, конечно, люблю ее, наверное, но мне надоело, что она вечно указывает мне. И зовет меня «сестра Сюзанн». Надоело хвататься за ее юбку. Пора перерубить пуповину, в самом деле.
Самокопание — это так скучно.
Я ужасно скучная.
Мой пупок — скучный.
Сегодня мне пришло в голову: а что, если вся эта йога — всего лишь ритуалистический нарциссизм, загримированный под систему этических принципов, науку о самопознании и пути к Богу?
И еще: не захочет ли Джессика на ночь глядя прогуляться в поисках какого-нибудь десерта?
Захотела!
Вот теперь мне совсем не скучно.
Только что здорово поржали с Барбель над ее полной версией Упанишад.
Звучит, а?
Короче, Барбель показала Индре отрывок из Упанишад, в котором, по сути, описывается, как охмурить женщину. Там написано примерно вот что.
Ах, религия. Может ли быть что прекраснее?
Барбель сказала, что Индра не захотела даже обсуждать этот отрывок. Она очень смутилась и, кажется, не желала признавать, что с Упанишадами может быть что-то не то.
Очень мило. Сразу вспоминается жена Лота — до того, как она превратилась в соляной столп. Лот предложил своих дочерей на растерзание похотливым содомлянам, и после, когда то, что от жены осталось, уже смешалось с песками, дочери Лота опоили его и занялись с ним сексом. Как верно подметила Барбель, хорошо, что в наших священных книгах есть такие вот моменты — они не дают нам забыть о том, что эти книги были все-таки написаны людьми. Людьми с грязными фантазиями и сомнительными моральными принципами.
Мы с Барбель пошли ужинать, и она заставила меня проглотить рис с зелеными водорослями, прежде чем перейти к десерту. Я оправдывалась, что наверстываю упущенное. Барбель заявила, что я практикую джала-йогу, т. е. йогу еды.
Я ответила, что джала-йога — очень романтичное название и я не прочь поделиться с ней «Шоколадной смертью». Барбель рассыпалась в благодарностях, и мы заказали вторую ложку.
Ниепи — балийский Новый год.
Сегодня закончим пораньше и пойдем готовиться к празднику. Завтра — выходной. Завтра у всего острова выходной, потому что после Нового года Бали замирает, затихает и превращается в город-призрак. Нельзя громко разговаривать, пользоваться электричеством и весь день надо сидеть дома. Если включишь свет или выйдешь из дома — штраф.
План такой. Сегодняшняя процессия распугает злых духов. Уга-уги на Бали — что-то вроде оружия массового поражения в вечной борьбе с духами. Они прогонят всех духов с острова, от мелких надоедливых, вроде призраков из блендера и швабры, до жестоких злобных демонов, из-за которых мы сходим с ума, а наши родные болеют, — духов, которые являются источником насилия, волнений и душевных травм.
Уга-уги должны обладать ужасной наружностью и сильно шуметь, чтобы нагнать на духов страху. В полночь свет во всех домах нужно выключить и следующие двадцать четыре часа сидеть тихо, чтобы духи подумали, что на острове никого нет. А если никого нет, какой смысл вселяться в никому не нужные блендеры и швабры? Вот духи и не вернутся, пока не поймут, что их одурачили.
Классно. Обмануть обманщика!
Перевариваю то, что случилось вечером, — в прямом и переносном смысле. Процессия уга-уги не была похожа на наши парады, где люди выстраиваются по обе стороны улицы и их сдерживают всякие перегородки и полицейские на лошадях. В своем американском воображении я представляла чудовищ на платформах и, может быть, маленькую мисс Убуд в короне в виде золотистой корзинки с курицей и фруктами, машущую нам ручкой. Но такой стерильный и безопасный парад — это не по-балийски. Когда луна взошла на небосклоне, центр Убуда выглядел так, будто кто-то сбросил на него двенадцатитонный мешок с крысами. Грязные переулки кишели людьми. Люди были повсюду, точно хотели не пропустить процессию вперед, они сидели на уступах и заборах — тысячи жителей Бали и туристов, которые без ума от жителей Бали.
Мы с Джессикой продирались через толпу и наконец нашли относительно пустое место посреди улицы. Вскоре в тускло освещенном полумраке в конце улицы нам удалось различить первых музыкантов с гамеланами.
Каждое чудовище сопровождал личный оркестр. Все музыканты были мужского пола, в одинаковых оранжевых, красных или голубых рубашках, похожих на футбольную форму, как будто потом они собирались отложить свои гамеланы и погонять мячик. От звуков, которые они издавали, можно было оглохнуть. Это была совсем не та потусторонняя возвышенная музыка, что доносилась из нашего вантилана по вечерам. Нет, то были звуки битвы, звон оружия и натачиваемых мечей. Я с удивлением заметила, что от этих звуков во мне нарастает тревога. Я занервничала, захотелось бежать прочь. Но когда на горизонте возникли первые уга-уги, я расслабилась. Чудовища были славные. Сначала шли маленькие — их несли на бамбуковых паланкинах мальчишки в голубых футболках и черных повязках на лбу. Самые страшные из этих монстров напоминали детские поделки из папье-маше, раскрашенные в изумрудный цвет и с нарисованной черной чешуей. Они были похожи на дракончиков из мультика, не считая помидорно-красной крови, стекающей по шее.
Мы повернулись, провожая взглядами процессию детей, и вдруг за нашими спинами грохнули фейерверки, привлекая внимание. С детьми было покончено. Настал черед взрослых.
В конце улицы появилось чудовище, словно вызванное к жизни грохотом впереди идущего оркестра. Это была громадина высотой не меньше пятнадцати футов с телом пса и лицом Рангды — существа с огненным языком и черными волосами из соломы. Его передние ноги двигались, точно он хотел порезать толпу своими острыми, как бритва, когтями. Челюсти смыкались и размыкались, и каждый раз при этом взрывались хлопушки. Чудище восседало на гигантской бамбуковой решетке, поддерживаемой не меньше чем десятком человек в оранжевых майках, — многоногий трон для уга-уги. Благодаря им чудовище танцевало, набрасывалось на собравшихся, нагибалось и кланялось, копируя движения своих создателей.
Вскоре процессия стала интерактивной. Чудовища и люди, которые тащили бамбуковые решетки, двигались так быстро, увлекая толпу за собой, что приближались быстрее, чем мы успели понять — надо спасаться. Они дрожали, внезапно накреняясь, затем останавливались, тряслись и резко дергались вперед. До сих пор не знаю, что бы произошло, если бы мы вовремя не ушли с пути. Угроза стать задавленными была так реальна, что мы побежали.
Когда первый испуг прошел, я перевела дыхание и взглянула на Джессику.
