— Ой!
— И мой сокамерник учил меня йоге.
— А… — Я пообещала себе не углубляться с ним в лесную чащу.
— Но знаете, асаны — это же только начало. Медитация — вот чем надо заниматься. Асаны — самое простое. Но лишь медитируя, обретаешь настоящую свободу. И учишься видеть красоту жизни.
Какой-то загорелый бородатый алкаш вещает мне про красоту жизни. Я расхохоталась.
— Кажется, я вижу ее прямо сейчас, — ответила я, показывая на лес и на обезьян.
Он озадачился:
— А чему вас там учат, на вашем семинаре? Погодите-ка, я не представился. Карл.
— Сюзанн.
— Приятно познакомиться.
— Ну… — начала я. — Нас учат…
Я взглянула на Карла, потом посмотрела прямо перед собой. Мой мозг раскалывался. Я не могла придумать ничего в ответ. Мой мозг был уничтожен пранаямой и самбукой.
— Нас учат йоге и… всякому дерьму. Не знаю.
— Истинное «Я» можно обрести в медитации, — сказал Карл. — Только надо продолжать ей заниматься. Большинство думают, что медитация — автобус, который привезет их к месту назначения. Но это не так. — Он покачал головой, точно возражал сам себе. — Это борьба. Преодоление, которое происходит каждую минуту, но все равно это самое полезное занятие на свете.
В этот самый момент я решила, что уже выросла из тех лет, когда любой бродяга казался кладезем мудрости.
— Пойду-ка я прогуляюсь в лес, — сказала я. — Рада была пообщаться.
— Здорово, — как ни в чем не бывало, проговорил он, встал, и не успела я оглянуться, как мы уже вместе шли в лесную чащу.
Вот такая я. Держу данное себе слово.
— Только посмотрите на нас, — сказал Карл, подпрыгивая на тропинке. — Двое йогов шагают по тропе, только в кои-то веки это не тропа самопознания! — Он улыбнулся, закатил глаза, я не удержалась и прыснула со смеху.
— Не уверена, что я на тропе самопознания, — ответила я. — Кажется, я малость сбилась с пути.
— Ты просто не хочешь идти через преодоление, — проговорил он, и от одного только слова «преодоление» мне захотелось лечь прямо здесь в лесу и ничего не делать. Я глубоко вздохнула.
— Ладно, допустим, — ответила я, — но почему медитировать так трудно?
— Гора.
— Что?
— Рано или поздно ты увидишь гору, на которую предстоит взойти. Посмотришь вперед — и перед тобой высокая гора. А позади — безмятежность, которую ты уже успела ощутить во время медитации. Но ты понимаешь, что впереди лишь страдания. Понимаешь отчетливо. Так что ты выберешь?
— Выберу… — Я остановилась. — Черт, не знаю.
— Вот слушай, — сказал он. — Хочешь освободиться от страданий?
Я кивнула.
Карл весь затрясся и начал кричать, как священник на службе:
— Хочешь избавиться от боли?
Мой поддатый спутник вдруг словно очумел, воздел руки к небу и стал трясти ими, поднимая все выше и выше. Он был как атлант, пытающийся сбросить землю с плеч. Мужчина начал свою пьяную проповедь, пародируя южноамериканских баптистов.
— Хочешь ли ты освободиться от заблуждений? — спросил он. — От желаний, ненависти, зависти?
Я отошла чуть в сторонку и смотрела на него, слегка морщась, когда мимо проходили туристы и вздрагивали от воплей моего спутника.
— Хочешь ли ты освободиться от гнева? От отчаяния? От интриг и оскорблений, что мы обрушиваем друг на друга каждый день? От страха? — Его глаза были открыты, но не фокусировались.
Моргнув несколько раз, он опустил голову и взглянул на меня. Он ждал ответа. Я схватила его за руку и увела обратно на лесную тропку, подальше от людей.
— Нет, серьезно, — проговорил он. — Хочешь?
— Да, — ответила я.
Он захихикал и глянул через плечо на оставшихся позади зевак. Потом повернулся ко мне и улыбнулся.
— Я тоже, — сказал он.
Поистине, я привлекаю чокнутых, как громоотвод — молнию.
Мы бесцельно зашагали дальше. Карл достал из заднего кармана штанов флягу.
— А что ты такого сделал в Индии, что тебя в тюрягу засадили? — ляпнула я.
— Убил сутенера. Вообще-то, нескольких, но поймали-то меня только один раз.
Я вытаращилась на него:
— Серьезно, что ли?
— Ага. Эти ублюдки торговали детьми. Так что никаких угрызений совести, можешь быть спокойна.
Я кивнула:
— Ну, хорошо… наверное.
Не знаю, поверила я ему или нет. Но кое-что еще занимало меня больше, чем история Карла о мертвых сутенерах. Повернув голову вправо, я стала подозревать, что милая обезьянка, посидевшая у меня на плече, оставила после себя подарок.
— Эй, Карл, — прервала я его, — ты ничего не чувствуешь?
Он наклонился и понюхал мою шею:
— Ммм… Пахнет вкусно.
Я рассмеялась:
— Да нет. На плече.
Карл принюхался.
— О-о-о… — поморщился он. — Пахнет обезьяньей задницей.
— Фу! — отдернула голову. — Надо что-то делать!
Карл принялся изображать ученого. Обнюхал мое плечо еще пару раз, сморщил нос. Его усы зашевелились.
— Какой резкий вкус, — заметил он. — Ни с чем не спутаешь, а?
Я пыталась смеяться, но мне хотелось оторвать себе руку и поскорее выбросить ее в канаву. Никогда еще желание выйти за пределы физического тела не было столь сильным, как сейчас!
И тут Карл вдруг воскликнул:
— Смотри-ка! Смотри!
Я проследила за его рукой и увидела крупного самца макаки. Тот визжал и пытался оцарапать макаку поменьше — самку. Другая самка набросилась на него и прогнала ненадолго, но вскоре он снова набросился на двух самок, оскалившись и ссутулив спину, чтобы казаться больше.
— Что это он делает?
— Смотри, — прошептал Карл, — на ту, что слева.
В руках у самки был маленький пятнистый детеныш. Шерстка на его тщедушном тельце встала дыбом от страха. Он цеплялся за самку, выпуская коготки, но та лишь крепче прижимала его к груди. Пару раз детенышу удалось высвободиться из объятий макаки и взобраться ей на шею, но «мать» каждый раз терпеливо отдирала его, как кусок липучки, и снова принималась баюкать. Нападение самца, казалось, совсем не волновало ее, поскольку она, похоже, полностью доверяла дипломатическим способностям своей подруги. Та продолжала рявкать и огрызаться на него.
Карл в благоговении взирал на эту сцену.
— Обожаю животное царство, — выпалил он.
