Она была замужем за скромным, тихим человеком, который отличался немногословием и принимал жену как она есть, без рукоплесканий, поскольку именно он каждый вечер выслушивал гневные аргументированные речи жены — каждый вечер. И не отвечал ничего, только хлопал глазами, как бы засыпая.
Его ожидало разверстое жерло телевизора, и он перемещался туда даже с тарелкой или чашкой чая.
Монолог жены гремел, в телевизоре гоняли мяч, муж уже не ловил суть, засыпал на ходу обоих сюжетов — научного и футбольного.
А в институте ее ждала перспектива опять блеснуть, съязвить, состроумничать и предложить другой вариант — там у нее завелся вдумчивый слушатель, он мрачно следил за этой Мариной, пока однажды не преградил ей путь в коридоре.
Сцена была как во дворе, как в детстве, когда мальчишка не давал проходу.
Марина уже давно играла со своей жертвой в сложную игру дичи с охотником — исчезала, пряталась, не приходила на институтские вечера, не шла, когда он вызывал ее к себе в кабинет,— он-то был замдиректора в институте.
Якобы надо было ему обсудить что-то. Знала она, что он обсуждал у себя на диване с практикантками, и все знали. Сын академика, красавец, с приданым, богат, умен, доктор наук.
Вот он-то и преградил ей путь в институтском коридоре, когда она шла, направляясь к лестнице, уже отягченная сумками с продуктами — она все же была хозяйкой дома и готовила, стирала и т.д.
Гордость института в роли домработницы.
— Помогли бы лучше,— резонно возразила она своему поклоннику на еще не сорвавшееся с его губ признание.
Он взял сумки, довел ее до своей машины, усадил ее на переднее сиденье, сел сам, полез застегивать на ней ремни, подразумевая, что она беспомощна, слаба и неспособна сама их застегнуть, и тут их тела сплелись сами по себе. Он прижал свою дичь не хуже ремней безопасности, а она только смеялась.
Все завертелось как на быстрой карусели, и через два месяца была свадьба, а еще через семь родился сын.
Разумеется, Марина осталась дома сидеть с сыном, развела рациональное хозяйство, все было по часам, аккуратно.
Сама Марина общалась теперь с новым кругом знакомых, с академиками и их женами, ее осторожно принимали, оценивали, оценили: не наша. Самоучка из провинции, мамаша учительница, папаша офицер, и привет. Всего достигла сама, вышла замуж за москвича. Это второй брак по дороге наверх. Ах, вот что.
Круг академических жен, где каждый путь был единственным и каждая первопроходица одиноко боролась, как могла, с половой распущенностью мужа, воспринял появление Марины слегка оскорбленно: у многих имелись взлелеянные дочери и племянницы, для каждой из которых Виктор был бы хорошей парой. Нет, взял со стороны!
Марина вошла в область высоких семейных технологий, ее свекор жил со своей племянницей у всех на глазах и прижил с ней ребенка, и пришлось ему жениться на дочери своего брата, т.е. бросить жену и детей.
Таков был отец нового мужа Марины.
Рядом, в соседней квартире, жена академика (это было всем известно) вообще вынуждена была стелить новую постель каждый раз, когда он приводил бабу,— иначе строптивец не давал денег ни на что, а сам ел в ресторанах.
Да. Кругом цвели романы женатых академиков, поскольку юные студентки год от года становились все краше и все доступнее, а никаких наказаний не предусматривалось за эти мелкие радости пожилых отцов науки.
Новый муж Марины еще долго продержался, хмуро жил дома и наблюдал располневшую, пузатую жену, которая упорно, для вящей простоты и удобства, ходила дома как турист, т.е. в майке и трениках, и совершенно ушла в воспитание ребенка, не глядя на себя в зеркало, на свои телеса.
И на мужа, кстати.
А что, дом блестит, еда изобретательная, мужик ходит в чистом и глаженом, сын говорит с годика, ходить начал рано.
Но успех в ведении домашнего хозяйства никого не может удивить — человек быстро начинает считать, что так и надо, и при малейшем упущении со стороны хозяйки способен занервничать и начинает срываться раз за разом.
Тем более что не муж для Марины был главное дело ее жизни, а сын, доказательство ее исключительной роли.
Сюда же относились и идеальная сияющая квартира, и она сама, вершина домохозяйственного разума.
(У нее даже двухнедельный запас консервов и воды имелся в чулане, на случай атомной войны.)
Муж приходил с работы злобствуя.
Все задевало его чувствительную душу, и гололед, и порядки на дорогах, и дела в институте. И предательства друзей, что Марине казалось изначально понятным, я же говорила тебе! Ты не слушал и дал ему денег.
(Друзей уже не должно было быть у него, раз есть жена.)
Короче, эта дорожка завела Марину туда, где стон и скрежет зубовный, где ничто не мило и не нужно: муж ушел к Марининой соседке, с кем она гуляла в парке — Марина с сыном, та с собачками,— к единственной ее местной подруге, собеседнице по телефону, кому все доверчиво рассказывалось, все обиды и горести, кто ездил к ним на дачу по воскресеньям и к кому Марина зачастила ходить с сыном после семейных скандалов: изливать душу в слезах. Благо, та жила недалеко.
Посмеялась эта пара над Мариной.
Потекли сутки без сна, потекли кровавые слезы по щекам, ибо Марина расцарапала себе лицо. Вой слышался по всему академическому дому, Марина не сдерживала себя и кричала, как роженица, монотонно визжа.
Муж-то ушел недалеко, как уже говорилось, подруга жила буквально рядом, была сухопарая, добрая тетка, высотой с хорошее дерево, так казалось маленькой Марине.
На это дерево и взобрался невидимый муж Марины и там сидел, не издавая ни звука.
Кто-то привел психиатра, какие-то уколы делались, Марина сломалась, заснула, не вставала, ничего не понимала.
Затем дозу начали аккуратно снижать, и через полгода Марина пошла работать, не все же жить на деньги мужа, он и так потратился на врачей, больше не давал, только на сына.
Сын! Единственная кровиночка, беленький сынок, надежда и верная, неизменная любовь. В пятнадцать он начал капризничать, пошли жалобы из школы, какие-то были драки после уроков, пришлось перевести его в другую школу.
Отец уже нормально общался с матерью на этой почве.
У Дерева детей не возникло.
Единственный сын большого ученого ходил дворами в семью отца, Дерево его любило и баловало деньгами: она стала крупной заводчицей собак породы чихуахуа.
Мать сына, Марина, терпела, свыклась, что сын не приходит вечером домой, тихо звонила сама и, удостоверившись, услышав раздраженный ответ бывшего мужа, спала в одиночестве.
Пришло время, ребенка устроили в институт, но он там по какой-то игре случая не прижился, не стал посещать лекции, не вставал по утрам и не приходил домой по ночам.
Похлопотали, сделали ему диагноз, несовместимый со службой в армии.
Дальше что: устроили мальчика в солидную фирму партнеров отцовского института (он уже стал там директором), устроили пока что компьютерщиком, сисадмином.
Не очень скоро, но выяснилось, что он тут же обокрал, причем хитроумно, свою фирму, стал сорить деньгами, завел манеру летать в Петербург на выходные с девушками.
Через полгода все-таки дело раскрылось, и матери пришлось продать квартиру, купить что-то
