курс, то ли конструирования, то ли технологии чего-то, ненадолго загорелся стать модельером.
Но его жизнь у Сашки предполагала, помимо ночевок и сдачи холстов, общее сосуществование, коллективное питье, курево и колеса, т.е. наркотики в их пока еще не самом сильном варианте.
И уже там технология существования была такова, что ночью народ гудел, до полудня спал. А учеба-то протекает по утрам, что характерно.
Вот этот ночной образ жизни и то, что называют ленью (на самом деле на это есть свой точный медицинский термин), не пустили новичка развиваться в швейном искусстве дальше, хотя машинку он берег и прятал ее у одной знакомой после поползновений Сашки обменять механизм на бутылку (машинка-то моя материна, где она у тебя?).
Знакомая, как раз та самая Лора, нашла Владимира на каком-то детском дне рождения — хиппи имели детей, и уж эти святые праздники собирали всех.
Владимир пришел на именины, и на нем были не только новые брезентовые штаны, но и новая куртка (он взял заказ на шитье, принял материю, все исполнил, но носил куртку сам, прячась от заказчика) — и Лора, увидевши таковое чудо, а также узнав, что Владимир сам шьет, тут же со смехом и радостью сделала ему заказ.
Владимир, давно искавший куда бы деть машинку, согласился, и в ту же ночь въехал к Лоре в комнату с этим швейным механизмом, чистый, выбритый, в новой одежде — и остался.
Он сшил Лоре безрукавку из кусков меха, сшил художественно, любовно, чисто, с врожденной аккуратностью, затем сшил Лориной матери очень быстро юбку и затем оказался принят в семью как студент со справкой.
Его поженили и прописали, но шить ему больше не хотелось.
От него ждали чудес, слава его разнеслась по всем знакомым родителей Лоры, уже порывались нести ему отрезы и отрезы, но тут Владимир нашел себе Лорину подружку, девушку из захолустного города, Жанна по кличке «Ванна-с-Тольятти» (она рассказывала всем присутствующим, что в детстве называла себя не Жанна а Ванна, и, самое смешное, когда ее спрашивали как тебя зовут, отвечала: «фами внаете».
Ванна стала в Москве дорогой проституткой, как-то так извернулась, сняла квартиру, носила шубки, брюлики, имела косметику от Диора-с-Парижа (произносить слитно), а все дело было в том, что ее главный сожитель и покровитель жил между двумя странами, скажем Италия—Россия, и налаживал именно в Тольятти производство каких-то пламенных моторов, и ему там встретилась Ванна, семнадцатилетняя выпускница в белом платье, волжская блондинка, роза с крепко взбитыми сливками. И дело завертелось, начавшись с уличного знакомства, т.е. Ванна села в машину к итальянцу.
Дело завертелось, но: Ванна не желала жить в родном Тольятти, где часть людей относилась к ней как к вражеской подстилке, т.е. с завистью (бабы, подруги и мальчики), а меньшую часть составляли те самые враги, кому якобы и предназначалась подстилка.
Короче, Серджио снял Ванне апартаменты в Москве и сам туда наезжал на уик-энды, а в остальное время Ванна принимала других богатых бизнесменов, завела знакомства в верхних эшелонах искусства, но: каковы истинные истоки человека, таков и его неизбежный путь, и Ванна нехотя увела мужа (Владимира) у якобы подруги Лоры.
Лора с интеллектуальными друзьями ходила к Ванне посмеяться над ней, над ее выговором, они потешались над Ванной-с-Тольятти, повторяли друг другу ее словечки, но исправно пили и ели за ее столом.
Все это с хохотом рассказывалось Владимиру. И Владимир был однажды приведен к Ванне. Они познакомились.
После чего Владимир исчез.
Они с Ванной залегли в берлогу, вкусно ели, сладко пили, хорошо спали, тем более что Серджио фирма вызвала на родину на два месяца, он звонил ежедневно, ежедневно звонили и бывшие папики- друзья, но Ванна держала оборону.
Владимир жил теперь именно в тех условиях, для которых каждый человек предназначен,— любовь, ласка, еда и питье, фильмы типа «Эммануэль», дорогие магазины.
Однако же и от Ванны-с-Тольятти у него находились потайные пути, и иногда он исчезал, прорезая в толще богатства свои ходы, ходил по старым местам, носил деньги и подарки, посещал детские дни рождения и встречался с Лорой (романтически, в кафе), по ее просьбе, она рыскала всюду, ища своего мужа, ее родители окаменели от горя, и в результате с инфарктом слег еще совсем не старый ее отец, бац — и умер.
Владимир тут же приехал с деньгами, все взял на себя, отхоронился и снова исчез.
Приближался срок возвращения из Италии «Сержика», приближалась свадьба Ванны-с-Тольятти, Серджио собирался увозить свое сокровище на родину, и Владимир однажды вечером ушел из объятий плачущей Ванны никуда, в темную ночь; а во дворе уже разгружалось такси Серджио, прибывшее из аэропорта с огромным грузом.
Владимир ушел не плача, все в той же куртке и в том же состоянии.
Идти к Лоре было нельзя, идти к Сашке пришлось, в гущу тараканов, однако Сашка уже погиб к тому времени, как выяснилось, но и там уже болото заросло, и место оказалось занято, новые морды повернулись к Владимиру от плиты, где варилась маковая соломка, морды бледные, подвальные, мокрые как вареные пельмени.
Владимир, однако, заготовил себе еще раньше один детский день рождения — и пошел туда с подарком, купил бутылку, причем дорогую.
Его приняли приветливо, все знали, что он щедр и обеспечен, он помог вымыть посуду и как-то так и остался.
Хозяйка, одинокая мать, добрая и безалаберная актриска, постелила ему на раскладушке, и Владимир переспал ночку среди остальных оставшихся, но другие ушли назавтра к вечеру, а Владимир еще раз остался, причем вымыл всю посуду, подмел и утром даже отвел малолетнего сына хозяйки в школу.
Хозяйка спала, сказала ночью, что на репетицию к одиннадцати.
Владимир взял ключи от квартиры, невинно лежащие под зеркалом, вернулся в дом с мороза и получил следующее указание: забрать мальчика из школы и отвести его в музыкалку к трем.
И Владимир прижился.
Денег не было совершенно, актриска получала мало, да и попивала с друзьями.
От живописи Владимир отвык, а искусство, как им говорили в училище на вступительной лекции, есть штука такая: отойдешь от него на шаг, а оно от тебя отойдет на десять.
Швейная же машинка, приданое Владимира, стояла вдали, в доме мертвеца.
Актриска Лиза билась как рыба об лед, даже родная мать ей почти не помогала, мать считала, что это Лиза должна ей сама помогать как больной.
Владимир же от полного отчаяния, из-за ломки, пошел на то, чтобы унести из Лизиного дома старый дорогой дагестанский коврик, за который он выручил буквально гроши, зато купил маковой соломки.
Эпизод произошел летом, когда Лиза уехала с ребенком в деревню к друзьям.
Владимир затем пустил в ее дом одну свою прежнюю знакомую, по прозванию Мулява.
Мулява принимала недорогих клиентов, жизнь била ключом, Владимир варил на кухне свои травки, опять набился полный дом жильцов, пока не грянул гром. Вернувшись из деревни раньше срока, Лиза обнаружила у себя на диване труп женщины и больше никого.
Было чисто, прибрано, отсутствовал телевизор и видеомагнитофон, оба ковра и дубленка хозяйки, зато присутствовал труп.
Пошли страшные дни, милиция, слезы, Лизин сын не мог спать, полный тарарам и провал в жизни, а Владимир появился из небытия месяц спустя, вошел со своими ключами, растерялся, увидев Лизу, но сказал вот что: я тут оставил свои вещи, я уезжал, у меня мать умерла.
Владимир показался Лизе совсем погибшим человеком, но еще живым. Он двигался, искал то ли паспорт, то ли какую-то свою сумку, и тут выяснилось, что под сурдинку, уходя, он попятил Лизин кошелек, лежавший под зеркалом (там, правда, почти ничего не оставалось). А перед тем Владимир взялся за веник на кухне, как бы проверяя границы своих возможностей.
— Кто та девушка, которая умерла,— спросила Лиза.
— Какая?
