дворовые псы Анварбека. Вот мы приделаем тебе хвост, и ты ничем не будешь отличаться от них.
Поощряемый смехом и возгласами джизакцев «правильно, правильно!», Курбанбай поднял веник, лежавший возле самовара.
— Братцы! — взмолился полицейский, i— Не совершайте греха!
— Ишь ты, — усмехнулся Курбанбай. — Оказывается, полицейские отличают грех от воздаяния. Твой друг Сабир получил по заслугам, камней на него не пожалели.
Курбанбай намекал на расправу с полицейскими в день восстания.
— Э-э, зачем дергать за ногу покойника? — испуганно пролепетал Юлдаш. — Я не Сабир…
— Тогда поступи, как Камил!
Лицо Юлдаша оживилось, на нем заиграло что-то похожее на улыбку.
— Камила спасла лошадь. Каждый мусульманин должен иметь хорошего коня. Я всегда об этом говорил…
— На пути к Пятиречью конь его спас, — согласился Курбанбай. — Но от расплаты не избавил. Совесть заставила Камила перекинуть через сук веревку и пристроить в петлю свою голову.
— Оббо! — снова захныкал полицейский. — Ты хочешь, чтобы Юлдаш повесился?
Тут вставил свое слово Урдушмат-ака:
— Разве в наших желаниях дело? Мертвый должен лежать на кладбище, а не ходить среди людей и помахивать камчой.
— Я — мертвый… — в ужасе раскрыл глаза Юлдаш. — Бог тому свидетель, что я живой и забочусь о живых. Кого я тронул? Кого?
— Попробовал бы тронуть нас, — заметил Курбанбай. — Мы с тебя и с твоего хозяина Анварбека шкуру бы сняли да натянули на барабан. На весь Джизак гремел бы!
— Вяжи! Вяжи ему хвост! — весело закричали джизакцы.
Понимая, что дело оборачивается довольно нежелательно для него, Юлдаш подобрал полы своего кителя и кинулся наутек. Полицейский действительно напоминал побитого пса. Вслед ему неслись крики:
— Не забудь про Камила!
Известно, побитая собака далеко не уходит. Побродив около чайханы, Юлдаш заметил на пустыре мальчишек, игравших в кости.
— Эй, джигиты, примите меня в игру! — сунулся к ним полицейский.
— А вы умеете играть? — смехом ответили мальчишки.
— А как же! В любую: хоть в ашички, хоть в орехи, хоть в «кулок чузма».
— Нет, нет, не верим! — продолжали веселиться ребята.
— Сейчас поверите… — Юлдаш, лукаво подмигивая, стал неторопливо вытягивать из кармана ашичку. — Во! Сыграем?
Он ловко подбросил кость и, пока она совершала замысловатый полет до земли, хлопнул ладонью по голенищу сапога, как обычно делают азартные игроки.
— Алчи! — удивились мальчишки. — С таким «ашичником» было рискованно состязаться.
— Ну, что? — торжествующе спросил Юлдаш. — Бросайте вы!
Ребята растерянно переглянулись.
— Боитесь?! — усмехнулся полицейский. — И правильно делаете. Эта ашичка заколдованная. Она не проигрывает…
— Ну?! — Десяток глаз впился в волшебную кость и почти столько же рук готовы были пощупать ашичку или хотя бы дотронуться до нее, если, конечно, разрешит это сделать хозяин.
— Выиграть ее невозможно, — пояснил Юлдаш. — Но смелому джигиту я могу ее подарить… Кто из вас самый смелый?
Странный вопрос. Лучше бы полицейский спросил, кто самый несмелый. Не было такого!
Каждый молча смотрел в глаза Юлдашу и этим хотел показать, что именно он достоин награды.
— Между прочим, — мягко сказал полицейский, — как у вас идут дела дома? Все ли в порядке?
— Все, все в порядке! — заторопились отделаться от ненужного вопроса ребята.
— Это хорошо. Мир и спокойствие не самое ли дорогое в жизни?.. А вот не хотят люди пребывать в тишине. Мутят воду, сбивают с пути истинного джизакцев. Вы, наверное, замечали таких — ведь целый день на улице, у чайханы. Перед вашими глазами вся махалля. Кто мне такого смутьяна покажет, тому сразу отдам эту ашичку. Да что ашичку! Кусок бязи на штаны и рубаху. Нужна небось бязь? А? Вон как оборвались, все срамные места видны…
Кусок бязи! Это соблазнительно. Но кто видел смутьяна? Какой он?
Юлдаш-полицейский угадал вопрос и тут же растолковал мальчишкам:
— Всякий недовольный войной и Временным правительством — смутьян…
Временным правительством недовольны были многие, войной — все. Но это свои, джизакцы, отцы и братья. Если они смутьяны, значит, их надо предать? Так предлагает Юлдаш-полицейский. Предать за эту ашичку, пусть даже заколдованную, за кусок бязи. И он называет это смелостью!
— Я смелый, — вдруг объявляет Мирза-слепой. Слепой по прозвищу. На самом деле Мирза видел лучше других. Это отец его был безглазым. — Дайте ашичку!
— Больно просто ты решил дело, — засмеялся Юлдаш. — Надо проверить сначала… Я брошу ашичку, а вы побежите, кто первым найдет ее, тот и получит награду.
Мирза-слепой напрягся, расставил ноги, приготовился к борьбе — он хотел во что бы то ни стало получить беспроигрышную кость.
— Э, нет! — покачал головой полицейский. — В беге Мирза самый быстрый, тут и состязаться нечего. Лучше устроим «кулок чузма — длинное ухо». Пусть смелость проявят все.
И Юлдаш поднял руку, намереваясь кинуть в толпу мальчишек кость. Суть игры заключалась в том, чтобы захватить первому ашичку и унести ее. Остальные должны не допустить этого — броситься на удачника, схватить его за уши и тянуть, пока он не выпустит кость или не вырвется. Прибежавший с трофеем к хозяину считается победителем.
Перед тем как выпустить из рук ашичку, Юлдаш-полицейский предупредил:
— Вижу, все хотят отличиться, отстоять честь джигита, поэтому, кроме ашички, обещаю еще и десять орехов. Вот они! — Юлдаш вытянул из кармана горсть скрежещущих и пощелкивающих шаров и показал мальчишкам. — А ну, кто самый смелый!
И кость полетела на поляну.
Что тут произошло, трудно вообразить. Ватага кинулась вперед, но не за ашичкой, а за Мирзой- слепым, который, конечно, первым плюхнулся животом на кость и прикрыл ее. Остальные попадали уже на Мирзу. Рука счастливчика вцепилась в ашичку, а руки мальчишек в его уши. И то, что они достигли своей цели, стало ясно по визгу Мирзы.
— Ха-ха-ха! — покатывался со смеху полицейский. — Так его! Добивайтесь награды. И ты, Мирза, не уступай. Помни, кроме беспроигрышной ашички, еще и десять орехов. Да что десять… Пятнадцать кладу. Слышишь, пятнадцать!
Увлеченный зрелищем, Юлдаш не заметил, как на поляну въехал всадник на гнедом жеребце. Не простой всадник. Анварбек! Мингбаши Анварбек, новый хозяин города.
Как и положено хозяину, он выглядел торжественно. Халат из банораса, щемящий глаза золотой и серебряной нитью, был накинут на синий суконный камзол, перепоясанный дорогим ремнем. Слева свисала сабля с серебряной насечкой. Ремень этот и эту саблю видели мы на отце Анварбека Хидире, убитом джизакцами во время восстания. Голову мингбаши венчала светло-серая салла, повязанная чьей-то умелой и заботливой рукой. Салла поднималась гордо вверх, как и голова Анварбека. Сам мингбаши держался в седле с достоинством, глядел на окружающее свысока, чуть приопустив веки и брезгливо сжав губы.
Изменился ли за это время Анварбек? Простой писарь и переводчик уездного начальника, выполнявший роль подручного при подавлении джизакского восстания, сын Хидира стал теперь мингбаши. Он сменил солдатскую гимнастерку на халат правителя. От прошлого осталась лишь нагайка, которой Анварбек стегал джизакцев, изгоняемых из города. Этой нагайки испробовали многие: молодой каратель старался изо всех сил. Легла она и на плечи моей сестры Кандым, не поспевавшей за толпой бегущих в степь людей.
