привели его; этого верблюда убили, и мы сделали из части его мяса шашлык, а остальное сварили в котле и съели. Никогда не едали мы такого вкусного верблюжьего мяса, некоторые не могли отличить его от баранины.
Утром мы снялись с лагеря и двинулись на зимовье хазарейцев. Шел первый пахр, когда от передовых подъехал человек и сказал: «В одной теснине хазарейцы укрепили препятствиями переправу через реку, подкараулили наших людей и дерутся с ними». Услышав это, мы быстро двинулись вперед, проехали часть дороги и достигли того места, где хазарейцы подстерегли наших и дрались. В ту зиму выпал очень глубокий снег, идти без дороги было трудно, берега и ложе реки сплошь покрылись льдом; из-за льда и снега нельзя было перейти реку против тех мест, где не было дороги. Хазарейцы нарезали и набросали у истоков множество веток, они стояли, конные и пешие, в ложе реки и на берегах и сражались, пуская стрелы. Мухаммед Али Мубашир-бек был один из тех беков, которым я недавно начал оказывать благоволение; очень смелый, достойный милостей и хороший был йигит. Без кольчуги он проехал вперед, к дороге, забросанной сучьями. Ему выстрелили в шулятные ядра, и он тотчас испустил дух. Мы шли быстро, у большинства из нас не было кольчуг. Над нами пролетело несколько стрел; Ахмед Юсуф-бек волновался и все время говорил: «Вы идете совсем голый. Я видел, как две или три стрелы пролетели у вас над головой». Я отвечал: «Будьте смелее! Немало таких стрел летало у меня над головой».
Так шли дела, когда Касим-бек, одетый в латы, нашел на правом берегу переправу через реку и перебрался на другую сторону. Когда он пустил коня, то хазарейцы не смогли устоять и побежали; йигиты, схватившиеся с хазарейцами врукопашную, бросились за ними, сбивая их с коней. Касим-беку в награду за это дело был дан в удел Бангаш, Капак Кули Бабе за смелые действия в этом походе мы тоже пожаловали деревню. Султан Кули Чанак шел следом за хазарейцами, из-за глубокого снега нельзя было сойти с торной дороги. Я тоже поехал с его йигитами. Невдалеке от зимовки хазарейцев мы наткнулись на стада их овец и табуны лошадей; я собрал до четырехсот или пятисот овец и двадцать пять лошадей. Султан Кули и еще два-три человека находились поблизости. Я сам дважды участвовал в набегах. Впервые это было в тот раз; и еще я ходил в набег на туркменских хазарейцев, возвращаясь из Хорасана; тогда тоже гнали много овец и коней. Жены и дети хазарейцев пешком поднялись на снеговые холмы; мы несколько поленились, да и время было вечернее. Повернув назад, мы расположились в жилищах самих же хазарейцев».
На обратном пути люди Бабура разыскали убийц дервиша. Их нашли в пещере, выкурили из нее и зарубили мечами.
В этих продовольственных набегах по землям афганских племен, отказывающихся снабжать зерном Кабул, Бабур проявил себя как безжалостный убийца. Часто лишь Касиму удавалось удержать его от кровопролития.
«Если другие возьмут в руки палки, я подниму с земли камень…»
Жестокая расправа с туркменами-хазарами принесла ожидаемый результат. Слухи о ней распространились по горным селениям. Независимые племена, будь то монголы, тюрки или афганцы, поняли, что Тигра следует опасаться. Однако эти набеги, пусть и доставившие городу жизненно необходимое продовольствие, не доставили удовлетворения самому Бабуру. Править такими методами означало быть еще хуже, чем сам Шейбани.
Долгими зимними вечерами Бабур трудился над описанием своей новой страны. Сидя возле задуваемой ветром жалкой масляной лампы, он вынужден был заворачиваться в овчину, – и это после его хвалебной оды климату. Он писал и все чаще вспоминал о Газне, но не только потому, что подарил ее Джахангиру.
«Сеять в Газне очень трудно; все пространство, которое засевают, каждый год приходится заново покрывать землей;…кочевое население Газны – хазарейцы и афганцы. Сравнительно с Кабулом, в Газне все всегда дешево. Жители этой области – хани-фиты[29] по исповеданию, люди чистой веры и хорошие мусульмане; людей, которые постятся три месяца, там много. Своих жен и женщин они тщательно скрывают и охраняют. Мулла Абд ар-Рахман – один из великих людей Газны. Это был ученый человек. Он постоянно преподавал науки, был весьма благочестив, богобоязнен и воздержан в жизни».
Бабур не забыл и о могилах великих султанов прошлого. «Гробница Султан Махмуда находится в пригороде; так как там могила султана, то его называют «Рауза»; хороший газнийский виноград привозят из Рауза. Могилы сыновей Махмуд Султан Масуда и Султан Ибрахима тоже находятся в Газне…» Здесь Бабур переключается на грабительские набеги прошлого года, закончившиеся у стоячей воды, затем снова возвращается к размышлениям о минувшем величии Газны: «Газна весьма незначительная область. Я всегда удивлялся, почему государи, которым были подвластны Хиндустан и Хорасан, владея такими землями, сделали столицей столь ничтожное место. Во времена Султан Махмуда там было три-четыре плотины. На реке Газне, в трех йигачах к северу от города, выше по реке, Султан построил большую плотину. Высота этой плотины сорок или пятьдесят кари, длина – около трехсот кари. Воду там накапливают и по мере надобности пускают на посевы. С тех пор эта плотина разрушена».
Даже проблема восстановления орошения Газны вызывает у Бабура размышления о деятельности султана – последнего настоящего султана, под чьей властью находился весь исламский мир… Великий государь, Маликшах, держал у себя на службе ученого и астронома Омара Хайяма, который развлекался тем, что писал еретические стихи… а султан Санджар, истинный повелитель тюрков, был благочестив и милостив к тем, кто говорил на персидском, но нетерпим к варварским ордам кочевников. До Юнус-хана, правившего Каменным городом, Санджар был последним из истинных божьих помазанников до того, как в Каменном городе воцарился Юнус-хан и для ничтожных царств, управляемых ничтожными царями, настала эпоха саморазрушения. «Наш мир лежал в обломках, народы разделились, одни отнимали имущество у других и все они жаждали плодородных земель».
Эти размышления привели Бабура к идее о необходимости единовластного султана – того, кто возьмет под свою защиту медресе и мечети ислама и всех верных последователей его учения. Не имеет значения, какой титул будет носить такой государь. В старину человека, обладавшего такой властью, называли падишахом, царем царей, императором.
Землетрясение разразилось в тот момент, когда Бабур страдал от болезни, находясь на пути в Кандагар. Насколько можно судить, в этом природном явлении, которое вызвало у него горячий интерес, никакого предзнаменования он не увидел.
«В это время произошло такое землетрясение, что большинство крепостных валов и садовых стен обрушилось. В городе и в деревнях рухнуло много домов, под развалинами осталось множество мертвецов. В деревне Памган повалились все дома, семьдесят– восемьдесят зажиточных домохозяев погибло под стенами. Между Памганом и Бектутом кусок земли шириной в полет большого камня оторвался и упал вниз на расстояние полета стрелы. На самом месте провала появились ручьи. От Истергача до Майдана землю до того взрыло, что в некоторых местах она поднялась на высоту роста слона, в других настолько же провалилась вниз; в расщелинах кое-где уместился бы человек. Во время землетрясения над вершинами гор поднялась пыль. Нурулла Тамбурчи играл тогда передо мной на сазе, тут же лежал еще другой саз. Нурулла схватил в руки оба саза, он настолько плохо владел собой, что сазы стукались один о другой. Джахангир- мирза находился в это время в Тепа и сидел на айване верхней постройки одного из зданий, воздвигнутых мирзой Улугбеком. Когда началось землетрясение, он бросился вниз, но не пострадал. Один из приближенных Джахангира-мирзы находился в той же пристройке, стена пристройки упала на него, но Бог его сохранил, и ему нигде ничего не повредило. В тот день земля сотрясалась тридцать три раза; бекам и воинам было приказано заделать и починить бреши и щели в крепостных стенах и башнях; в двадцать дней или в месяц ценою больших усилий трещины и проломы в крепости были заделаны».
Невзирая на болезнь и землетрясение, в течение следующей весны Тигр не прекращал своих поездок, пока недуг не вынудил его передвигаться в носилках. Для поддержания духа и восстановления после болезни по возвращении в Кабул он перенес свою резиденцию в новые Четыре Сада. Здесь он врачевал свои нарывы, одновременно пытаясь вылечить их с помощью слабительного. И здесь его застигли плохие известия.
Еще раньше, по возвращении из похода по Инду, он узнал о бегстве Назира. Юный царевич вместе со своей охраной отправился через северный перевал, довольно неубедительно заявив, что собирается выступить против узбеков, сам же пошел дальше, направляясь к крепостям Бадахшана. Теперь и Джахангир
