оставил его почти таким же образом, – отправившись на запад, он с боями прошел через страну хазар, соединившись с некоторыми дружественными племенами, ходившими в набеги вместе с узбеками, а затем скрылся из виду в окрестностях Герата.
Бабуру было известно о том, что кое-кто из приближенных пытался настроить податливого Джахангира против него; в помощь Джахангиру в Газну отправился Касим-бек, которому было поручено выяснить, что там происходит. Явившийся теперь в Четыре Сада Касим вынужден был сообщить своему повелителю, что не смог помешать нашептыванию заговорщиков. Для того чтобы смутить Джахангира, они воспользовались даже незначительным происшествием, случившимся во время соколиной охоты. Царевич пустил сокола на перепелку, и сокол упал на нее, чтобы схватить, но вдруг перепелка бросилась на землю. Тогда послышались возгласы: «Взял он ее или нет?» Касим ответил: «Раз он так обессилил добычу, неужели он ее выпустит? Возьмет!» Джахангиру эти слова внушили опасение, поскольку заговорщики убедили его в том, что именно он и был перепелкой в когтях у Касима.
Прежде чем Бабур смог прийти к какому-то решению, более важные известия прервали его мрачные раздумья..
Над страной снова нависла зловещая тень узбеков – так тень парящего в небе сокола падает на стайку перепелок, клюющих на земле зерно. Целый год Шейбани-хан держался в далеких северо-восточных областях, осаждая город, который выдержал немало нашествий со времен самого Тимура. Древняя крепость, стоявшая там, где воды Аму впадали в широкий залив Аральского моря, служила приютом людям науки и странствующим купцам. Здесь, между пустынной землей и небесным сводом, между населенными кочевниками степями и возделанными южными долинами, стоял Хорезм, так называли его арабы, а тюрки – Ургенч. Выдержав десять месяцев ожесточенной осады, Хорезм пал жертвой предательства.
Шейбани отвел свои войска, сосредоточив их в Самарканде, – так волк прячется в логове после удачной охоты. Теперь, когда у него в тылу были Самарканд, Хорезм, Андижан и Кундуз, он собирался двинуться на Герат – последний оплот Тимуридов, звезда которого еще не успела закатиться.
Престарелый Хусейн Байкара созвал в Герат своих сыновей. Человек, неоднократно отказывавший сыну Омар Шейха в помощи, теперь сам нуждался в ней и призывал Бабура встать под знамена своей армии. Саид Афзал, сын Толкователя снов, явился в Четыре Сада и принес Бабуру послание.
После некоторых размышлений Тигр решил, что должен идти.
«У нас было много причин для того, чтобы идти в Хорасан. Во-первых: когда великий государь, правящий с престола Тимур-бека, призывает своих людей, сыновей и беков, то правильно будет пойти и нам против такого врага, как Шейбани-хан. Если другие пойдут пешком, нам следует идти хотя бы и на голове; если другие возьмут в руки палки, я подниму с земли камень! Во-вторых: Джахангир-мирза показал свою враждебность, и было необходимо если не утихомирить его гнев, то дать отпор его поведению».
Теперь Тигр мог подвести итоги богатой событиями весны 1506 года. Ему наконец удалось разоблачить своего визиря-заговорщика Баки; должно быть, он понял, что давно следовало избавиться и от брата. В своей новой, неуправляемой стране он навел некое подобие порядка и создал продовольственный запас. На некоторое время удалось усмирить занимавшиеся грабежом племена. Уйти за перевалы, закрытые всю зиму, взяв с собой только небольшое войско, состоящее из надежных людей, и проделать путь в пять тысяч миль, продвигаясь вдоль узбекских флангов, было крайне опасно. Тем не менее, решив идти в Герат, Бабур был готов на все эти испытания.
Однако он не мог избавиться от чувства ответственности за Джахангира; но не мог и ответить отказом на просьбу своего старого дяди. Как вообще никогда не мог противостоять призыву к оружию. Он был полон решимости встретиться лицом к лицу со своим врагом – Узбеком.
Итак, оставив Кабул и Газну на попечение нескольких опытных военачальников, Бабур выступил в поход на запад, навстречу своим злоключениям.
«В дни, когда был воинственным изгоем, он переплыл Волчью реку…»
Бабур не пошел равнинной караванной дорогой, идущей вокруг Кандагара. Он направился прямо на запад, следуя по пути своего брата, – перейдя через перевал Шибар на высоте в десять тысяч футов, Тигр свернул к перевалу Сломанный Зуб и пересек земли недружественных хазаров. Затем он выслал вперед Касима, чтобы оттеснить ближайшие разъезды узбеков. Как обычно, его сводный отряд передвигался быстро, неся с собой минимум поклажи и внушая благоговейный страх горным племенам, наблюдающим за его продвижением. Джахангир пытался набрать добровольцев в аймаках. На вершинах Бамиа-на Бабур почти догнал брата. Тот повернул обратно, чтобы выяснить, кто идет по его следам. Заметив знамена Бабура и знакомые шатры, Джахангир свернул в сторону, бросил свой лагерь и двинулся на запад через горы в сопровождении нескольких спутников.
«Когда мир раскололся на части и все начали грабить один другого, наши люди захватывали себе плодородные земли так же, как простые кочевники».
Шейбани-хан стоял в низовьях Аму, в трех днях пути от Бабура, осаждая пограничный город Балх, расположенный в живописной долине, – в самом сердце древней Бактрии. Туда и спешил Бабур, в краткие часы вечернего отдыха составлявший наброски к портрету Хусейна, – позднее, после того как ему сообщили о последних событиях в Герате, он пересмотрел свои записи. Из-под его пера вышел замечательный некролог последнему из царствующих Тимуридов.
«Султан Хусейн Байкара родился в восемьсот сорок втором году в Герате [по христианскому летосчислению это 1438 год]. Матерью [султана] была Фируза-биким, внучка Тимур-бека. Султан Хусейн был благородный государь, родовитый по отцу и по матери.
Он был человек с раскосыми глазами, коренастый, сложенный как лев, ниже пояса он был тонкий. Хотя он прожил долгие годы и стал седобородым, но все же одевался в одежды красного и зеленого шелка и носил черную мерлушковую шапку или колпак. Иногда, в праздник, он ходил на молитву в маленьком плоском тюрбане, дурно намотанном на три оборота с воткнутым в него пером цапли. Впервые заняв престол, он сначала имел мысль поминать в хутбе двенадцать имамов [вместо собственного имени]; Алишер-бек[30] и еще кое-кто его удерживали. Однако позднее все его действия и поступки соответствовали установлениям сунны и общины. Вследствие болезни суставов султан Хусейн не мог совершать молитвы, поста он также не держал. Это был говорун и весельчак, нрав у него был немного несдержанный и речи его – такие же, как нрав. В некоторых своих поступках он очень тщательно соблюдал закон. Как-то раз его сын убил человека, и он отдал его кровным родичам убитого и послал в судилище. В первые шесть-семь лет после занятия престола он воздерживался от вина, потом стал пить. За те сорок почти лет, что он был государем в Хорасане, не было дня, чтобы он не пил после полуденной молитвы, но утром он никогда не пил. Его сыновья и все воины и горожане вели себя так же: неумеренно предавались увеселениям и разврату.
Он был смелый и мужественный человек и не раз сам рубил саблей; даже в каждом бою он неоднократно пускал в ход саблю. Среди потомков Тимур-бека не знают никого, кто бы так рубил мечом, как султан Хусейн-мирза. Дар к стихотворству у него тоже был, он даже составил диван[31]. Он сочинял стихи по-тюркски, его тахаллус[32] был Хусейни. Некоторые его стихи неплохи, но только диван мирзы весь составлен в одном размере. Хотя и по летам и по могуществу это был великий государь, но он, словно мальчик, водил боевых баранов, гонял голубей и даже стравливал петухов. В дни, когда был воинственным изгоем, он переплыл Волчью реку [небольшая речка, впадающая в Каспийское море] и здорово разбил отряд узбеков. В другой раз султан Абусаид-мирза снарядил против него три тысячи человек… Султан Хусейн-мирза с шестьюдесятью йигитами напал на них и разбил наголову. Это дело одно из славных и выдающихся дел султана Хусейна-мирзы…
Областью, которой он владел, был Хорасан. На востоке от его земель лежат Балх, Газна, Бистам и Дамган, на севере – Хорезм, на юге – Кандагар и Систан. Когда в его руках оказался такой город, как Герат, султан Хусейн днем и ночью только и делал, что наслаждался и веселился; больше того, среди его слуг и приспешников не было человека, который бы не наслаждался и не веселился. Султан Хусейн не нес тягот и бремени миродержавия и полководчества, поэтому с течением времени его дружины и владения стали незначительны и не увеличивались».
Пока Бабур писан эти строки, он, должно быть, с горечью вспоминал о том, как его дядя так и не появился на берегах Аму и отказывал Бабуру в поддержке, пока угроза не нависла над самим Хорасаном. Однако не в перечислении смелых поступков, а в описании недостатков Хусейна заметны
