прожил долгую жизнь. Ведь ему я передал свое царство, а не другим, среди которых ему нет равных».
Несмотря на то что врачи не отходили от Хумаюна, его состояние не улучшалось. Махам и остальным женщинам, ухаживавшим за царевичем, стало ясно, что медицина бессильна против его болезни; для них было несомненно, что его жизнь или смерть зависят от соизволения Всевышнего. Не выходя из затемненной комнаты, женщины возносили молитвы – молча, чтобы не потревожить больного.
Наступил вторник. Бабур распустил врачей, заявив, что следует возлагать надежды не на лекарства, а на милосердие Бога.
Среди его народа существовало древнее поверье, зародившееся еще до того, как Авраам решился на всем известное жертвоприношение. Это был верный способ заручиться милостью Бога. Человек, пожертвовавший ему самое дорогое, что у него было – вплоть до своего первенца, – мог не сомневаться, что получит эту милость.
Во внешних покоях дворца собрались ученые мужи, пытавшиеся увещевать падишаха. Они убеждали его в том, что никто не возьмется предсказать последствий, которые может повлечь за собой исполнение этого старинного обряда. Ходжи призывали падишаха сотворить совместные молитвы, произнося вслух все девяносто девять священных имен Аллаха, считая этот способ куда более действенным. Советники же подсказывали падишаху, что если уж он настаивает на обряде, то в качестве жертвы можно предложить Всевышнему величайший алмаз «Кохинор». «Я не стану предлагать Господу камень», – ответил им Бабур.
«В тот вторник, – вспоминает Гульбадан, – и последующие дни Его Величество ходил вокруг Хумаюна, читая молитву. Он поднимал голову, прося заступничества милосердного Аллаха. Погода была необычайно жаркой, и его сердце и все внутренности горели. Обходя с молитвой вокруг ложа, он говорил примерно такие слова: «Господи! Если ты можешь дать одну жизнь в обмен на другую – я, Бабур, даю свою жизнь и всего себя за моего сына, Хумаюна».
Наконец, все собравшиеся в комнате услышали, как Бабур воскликнул: «Я вымолил его!» Гульбадан пишет, что к вечеру падишах ослаб и слег, тогда как Хумаюн, которому положили на лоб смоченное водой полотно, смог приподняться.
Женщины молча молились во мраке душной спальни, с ужасом ожидая последствий этого жертвоприношения.
Хумаюн поправился, и по приказу отца через несколько дней вернулся в Самбхал, вновь приступив к своим обязанностям. Бабур больше не выезжал из Агры, и самые наблюдательные из приближенных догадались, что его вновь охватил приступ лихорадки, и он бережет силы, избегая лишнего беспокойства.
Они также припомнили, как часто падишах страдал от лихорадки и нарывов. И как часто он вновь поднимался и садился в седло или лодку или отправлялся полюбоваться новыми садами.
Как голуби, которые инстинктивно находят дорогу к дому, военачальники и полководцы оставили свои посты и потянулись к воротам Агры. Чин Тимур, состарившийся Турди-бек, Хинду-бек и другие собрались на совет. Бабура с ними не было. Говорили об отчужденности между Хумаюном и его отцом и о том, что Хумаюн слаб, чтобы взять на себя обязанности государя. Однако было несомненно, что теперь, после своей молитвы, падишах привязался к Хумаюну так, как никогда не был привязан раньше. Снова возник спор – одни, подобно Ходже Калану, предлагали управлять государством из Кабула, другие же разделяли убеждение падишаха и считали, что столицей следует сделать Агру. Напряженный и встревоженный Халифа, сидевший среди знатных беков, настаивал на том, что Хумаюн беспечен и нерешителен и обязан всем лишь постоянной поддержке Бабура. Согласятся ли присутствующие, спрашивал Халифа, выполнять распоряжения Хумаюна? Не лучше ли отправить царевича на старые территории, а падишахом Хиндустана выбрать какого-нибудь мужественного человека? Как раз таким человеком был Махди-ходжа, супруг царевны Ханзаде! Однако, когда на совет пригласили Махди-ходжу, этот легкомысленный здоровяк повел себя как осел в пещере со львами и сообщил собравшимся бекам, что в первую очередь избавится от этой старой развалины, Халифы, которого почему-то называют Опорой власти. После этого Халифа мог лишь умыть руки.
Оставалось только ждать и надеяться на выздоровление Бабура. Гульбадан пишет об этих днях: «Поскольку его состояние ухудшалось, отправили гонцов за Хумаюном, который в те дни находился в поездке, направляясь в Калинджар. Он немедленно приехал. Засвидетельствовав свое почтение падишаху, он отметил, что отец очень слаб, и все спрашивал присутствующих: «Как случилось, что он ослабел так быстро?» Потом он послал за врачами, говоря: «Я оставил его в добром здоровье. Что случилось?»
Мой царственный отец все время спрашивал: «Где Хиндал?» Через некоторое время кто-то вошел и доложил ему, что Барди-бек из охраны царевича ждет позволения войти. Мой отец взволновался, послал за ним и спросил: «Где Хиндал, когда он приедет?» Барди-бек отвечал: «Царевич достиг Дели. Сегодня или завтра он будет у вас». Мой царственный отец возразил: «Злосчастный! Я слышан о вашей свадьбе в Лахоре. Из-за праздников вы и задержали моего сына и заставили меня пережить столько тяжелых часов! Говорите – сильно ли вырос царевич Хиндал, как он выглядит?»
К счастью, на Барди-беке была одежда царевича, и он показал ее моему отцу и сказан: «Этот ханат ваш покорный слуга получил в подарок от царевича».
Его Величество велел ему подойти поближе и попросил: «Дай мне взглянуть, какого он роста и насколько он вырос» – и продолжил расспросы о том, когда прибудет царевич».
Беспокойство об отсутствующем сыне сменилось тревогой за будущее старших сестер Гульбадан, и падишах тотчас же назвал имена двух полководцев, которых предназначал им в мужья, предварительно посоветовавшись с Ханзаде и убедившись, что она одобряет его выбор.
«Тем временем его болезнь, сопровождавшаяся нарывами, становилась все тяжелее. Врачи посоветовались между собой и сказали нам, что их лекарства не приносят пользы и нам следует уповать на милость всесильного Господа. Каждый день ему становилось все хуже, и его лицо изменялось.
Настал день, когда он призвал своих приближенных и сказал им следующее: «Сердце давно подсказывало мне, что следует передать престол царевичу Хумаюну и удалиться от дел, обосновавшись в Золотом Саду. Божьей милостью я был щедро награжден судьбой, однако это мое желание осталось неисполненным. Теперь, когда моя болезнь затянулась, я поручаю вам провозгласить моим преемником Хумаюна. Храните ему верность. Будьте единодушны. Верю, что, Божьей милостью, он изменит свое поведение к лучшему».
Затем он остался с Хумаюном и сказал ему: «Я поручаю тебе заботы о твоих братьях. Будь к ним справедлив, как и ко всему народу».
Когда домочадцы и все, кто жил в гареме, услышали об этих словах, мы были ошеломлены, принялись плакать и скорбеть.
Три дня спустя он покинул этот мир и переселился в небесные чертоги. Его смерть произошла в субботу [25 декабря 1530 года].
Позвали Любимую Госпожу и наших матерей, сказав, что пришли врачи. Мы все поднялись. Нас, наших матерей и царевен отвезли в большой дворец… в этот день скорби каждая хотела забиться в какой-нибудь укромный уголок».
Послесловие
Из воспоминаний Гульбадан известно, что в течение некоторого времени смерть Бабура держали в тайне, поскольку домочадцы и знатные беки опасались волнений в народе. «Правитель Хинда Ара-иш- хан, – вспоминает Гульбадан, – сказал всем нам: «Нельзя держать его смерть в тайне, поскольку, заподозрив несчастье с государем Хиндустана, простой народ начнет по своему обыкновению предаваться грабежам и бесчинствам. Да не допустит Господь, чтобы они подняли руку на жилища ничего не подозревающих моголов. Будет лучше, если мы оденем кого-нибудь в красные одежды и, посадив на слона, поручим ему оповестить народ, что падишах Бабур удалился от своих трудов и избрал удел дервиша, передав престол Хумаюну».
Так и было сделано. Судя по всему, Хумаюна не было в Агре в момент смерти отца. Но уже через три дня он вышел к народу в Золотом Саду и, согласно обычаю, бросан собравшейся толпе деньги, истратив таким образом немалую сумму. Из этого можно заключить, что вопрос о преемнике был решен. Великие эмиры остались верны традициям, благодаря которым и сам Бабур в свое время взошел на андижанский престол. Народ Хиндустана против их выбора не возражал. В конце концов, появился и Хиндал, которого с
