таким нетерпением ожидал Бабур. Камран вместе с Ходжой Каланом, написавшим скорбную оду на смерть своего государя, не оставил своего поста в Кабуле. Под умелым и решительным руководством Ханзаде семейство поначалу дружно держанось вместе, а Хумаюн строго следовал заветам, которые его отец оставил своим сыновьям. Лишь Халифа, в течение последнего времени находившийся под подозрением, в один прекрасный день исчез в неизвестном направлении, хотя его сыновья по-прежнему продолжали нести государственную службу.
Судя по летописным источникам, в давно минувшем шестнадцатом веке ни Азия, ни Европа не знали других случаев подобной сплоченности правящей фамилии и ее единодушия с влиятельными вельможами. Разногласия, начавшиеся между Камраном и Хумаюном несколько лет спустя, а также мятеж в Хиндустане, возглавляемый умным и опасным Шер-шахом, привели к бегству падишаха из страны – сначала в Кабул, а затем в Персию, ко двору шаха Тахмаспа Сефеви. Гульбадан, возвращенная своей матери, сопровождала падишаха в скитаниях и незадолго до его кончины вместе с ним вернулась в Агру, где и написала «Хумаюн- наме» – историю жизни своего отца и сводного брата, первых представителей династии Великих Моголов Индии.
Не совсем обычна и история могилы Бабура. Его тело предали погребению в саду Агры, напротив того места, где позднее был возведен Тадж-Махан. Здесь в течение последующих девяти лет и находилась его усыпальница. Однако, судя по всему, еще при жизни Бабур дал указания на этот счет Ходже Калану или кому-то другому, поскольку, спустя некоторое время после бегства Хумаюна и его двора из Хиндустана, в Агре появилась Биби Мубарика, потребовавшая выдать ей прах ее супруга и сопроводившая его через горные перевалы в Кабул. Там, возле «Ступеней», где так любил отдыхать падишах, была воздвигнута новая усыпальница, от которой открывался вид на каменную крепость и заснеженные вершины Пагмана. Неподалеку от надгробной плиты протекал ручеек, впадавший в реку.
Сейчас над плитой сооружен навес, опирающийся на стройные каменные колонны, однако раньше она находилась под открытым небом. Шах-Джахан выстроил на склоне горы небольшую мечеть, а Джахангир[58] установил мраморную плиту с надписью. Из современного Кабула вид на серые камни скалы, заросшие лишайником и цветущим кустарником, скрыт деревьями и горной крепостью. Этот сад называется просто Могилой Бабура и служит излюбленным местом отдыха жителей Кабула.
Тридцать шесть из сорока восьми отпущенных ему лет жизни Бабур провел у руля своего государства. Двадцать лет он сражался, пытаясь вернуть себе самаркандский престол, но в конце концов основал в Индии собственную новую империю, хотя и не дожил до эпохи ее расцвета и наибольшего могущества. Империя Великих Моголов окончательно сложилась лишь после 1556 года, когда на ее престол взошел его внук Акбар, однако именно во время его правления государство встало на путь, предначертанный Бабуром.
Следуя этим путем, государство, прославившееся вошедшим в поговорку богатством Великих Моголов, во многом опередило свою эпоху.
Тигр провел черту по линии горного барьера и, разделив Индию надвое, соединил Кабул и Кашмир с реками Пенджаба и бассейном Ганга, положив конец феодальной гегемонии султанов Лоди и царей Раджпута, а заодно и конфликтам на почве религии. Он восстановил единовластие, в котором Индия нуждалась долгие годы. Его государство отвернулось от прошлого и смотрело в будущее, сохранив при этом местные традиции и экономику. Государственная власть была сосредоточена в руках придворных министров, над которыми стоял сам монарх, оставлявший за собой право выносить суждения о деятельности своей администрации, поэтому подданные могли обратиться к нему и оспорить решения местных правителей. В Акбаре, так же как и в Бабуре, ощущался дух царя-каландара.
Его методы правления – безжалостность, с которой он стремился к победе в очередном захватническом походе, и неожиданная мягкость после того, как цель была достигнута, наводят на мысль о верности традициям его предков – монгольских ханов. Так же поступали и Газан-хан, и Менгу-Тимур, и Хубилай[59]. Часто говорят, что Бабур создал себе репутацию деспотичного благодетеля на целое столетие раньше, чем эту роль примерили на себя европейские монархи. Каждый его поступок несет отпечаток личности.
С приходом Бабура Индия узнала отличавшую Тимуридов любовь к музыке и поэзии, а также и к вину; из-за страсти к устройству садов в самых неожиданных местах народ наградил его прозвищем Царь- Садовник. Однако в память о нем остались не только тенистые сады Агры. Там, где проходили Моголы, поднимались выстроенные из красного и белого камня дворцы, величественные мечети и усыпальницы. Бабуру удалось построить в Индии новый Самарканд, хотя это случилось уже после его смерти.
Повсюду возникали новые империи, в отличие от прежних, они становились центрами цивилизованного общества, а не варварских орд. Узбекские ханы, удерживавшие власть над Самаркандом и соседними областями до конца шестнадцатого века, были лишь бледной тенью своих монгольских предшественников. Истинные же кочевники отступили далеко в степи. В 1550 году, когда началось правление Акбара, прославившегося своей терпимостью, между шахом Сефеви и тюркскими султанами был заключен мир, в то время как пушки московского царя Ивана Грозного выбили из расположенной на волжском берегу Казани последнего татарского хана.
В человеческом потоке, испокон веков направленном с востока на запад и протекавшем через районы Центральной Азии, наметился поворот. Благодаря переселениям кочевых народов – начиная с полчищ гуннов и монголов Чингисхана – от восточных степей до Европы ощущалось влияние китайских традиций. Теперь на пути, соединявшем Китай со странами Запада, расположились целых три государства: Османская (или, как ее называли в Европе, Оттоманская) империя, Московская Русь и империя Великих Моголов.
Окончилась эпоха всадников, вооруженных луками, целое тысячелетие господствовавших в Центральной Азии. Цивилизации окрепли и окончательно одержали верх над варварскими ордами.
В эти переломные годы в Азии началась эпоха открытий; взгляды европейских исследователей приковывали тайны Тибета, возвышавшегося подобно крепостной стене; странствующие проповедники вошли в морские ворота Китая, убедившись, что империя маньчжуров не имеет ничего общего с «Катаем», описанным Марко Поло. Решительный англичанин Энтони Дженкинсон выехал из Москвы и вступил на караванную дорогу, ведущую в Самарканд. В город, столетие назад завоеванный турками-османами и считавшийся столицей Сулеймана Великолепного, прибыли послы из Парижа и Лондона.
Еще много лет, вплоть до 1600 года, первооткрыватели новой английской морской державы будут прибывать ко двору Моголов, наступая на пятки португальцам и датчанам, и государство Бабура станет радушно приветствовать западных негоциантов. В эти годы будет основана Вест-Индская компания, имевшая своей целью развитие торговых отношений и через два столетия поработившая Индию. Однако почтенная компания, пытавшаяся внести свои изменения в разнородную экономику и культуру восточных колоний, добилась куда более скромных успехов по сравнению с Тигром, позволявшим народу жить в соответствии со своими традициями.
Оригинал рукописи Бабура, составленный на чагатайском наречии тюркских языков, утрачен. Однако еще при его жизни с него были сделаны копии на персидском. Судя по всему, одна из них находилась в руках Ходжи Калана, а другая – у царевича Хайдара Дуглата. Хумаюн также распорядился снять для него копию, которую дополнил некоторыми пояснительными замечаниями, оставив в тексте все критические слова отца в свой адрес – даже случай с ограблением сокровищницы Дели. Гульбадан, конечно, встречалась с персидской копией «Бабур-наме». Библиотека Шах-Джахана обладала ее полным списком, оформленным с большим вкусом.
Не вызывает сомнения, что эти воспоминания были дороги его домочадцам и внушали почтение другим копиистам. В результате до наших дней они практически не публиковались и не подвергались фальсификации. Разница между широко распространенными копиями – на тюркском и персидском языках – заключается в словах, но не в смысле, в них сохранены все пробелы, оставленные Бабуром в оригинальном тексте. Мы можем не сомневаться, что сегодня читаем именно те строки, что вышли из-под его пера четыре с половиной столетия назад, за исключением, может быть, некоторых подробностей.
Первый падишах Индии, живший настоящей минутой, никогда не предпринимал попыток произвести пересмотр своих записей, – возможно, он вообще не собирался объединять их в книгу. К тому же он никак не озаглавил свое повествование, впоследствии получившее название «Бабур-наме». Книга не содержит предыстории и начинается с сообщения о том, как двенадцатилетний Бабур стал царем Ферганы; за этим следует безмятежное описание его родной долины, портреты близких людей, в том числе отца и его
