— Говорят про вас, Марта...
— Пускай говорят. Трое у меня...
Санька бродил по городу голодный, неприкаянный. Искал знакомых. Попал на базар, когда вешали человека. Зрелище потрясло его, ноги стали ватными, все вокруг закачалось. Очнувшись, услыхал: «припадок», «припадочный». А может, от голода все?
Марта подкармливала чем могла. Тарелку борща принесет, кусочек сала с хлебом. Надо устраиваться, думать о чем-то...
— Поможете, Марта? Вы теперь власть.
— Власть-то власть, абы поесть всласть. Постараюсь. Голод не мешал Саньке желать ее. Ночами он грезил ею. И страшился. Он часто ощупывал рубец на шее. Вот откуда его болезнь — от ранения. Тянуло поделиться горем с Мартой. Но что-то восставало против этого.
Вскоре она сама стала очевидцем его беды. Он упал во дворе. Очнувшись, увидел над собой глаза Марты, вырез платья, грудь, готовую выплеснуться из лифчика. В его комнате остался стойкий запах ее духов.
— Это абсолютно ни о чем не говорит, — заметил Бреус, когда Санька умолк. — Я читал где-то, палач оплакивает свою жертву. Кажется, в романе Виктора Гюго. Но топор все же опускается. Не поддавайся на удочку. Хуже нет, когда размягчишься.
Санька подумал, что Бреус вполне подходит для подпольной работы. Только насчет Марты у них расхождения. Но разве это не правда? Спелась же с немцами! Сколько на ее совести загубленных душ! Подлец ты, Александр, за тарелку борща продался...
Вздыбленный Бреусом, Санька старался накалять себя ненавистью. Но когда Бреус предложил, не откладывая, ликвидировать палача в юбке, Санька сказал:
— Трое у нее... Нельзя так.
— Да я шучу, шучу... — Бреус похлопал его по спине. — Шуток не понимаешь?
5
Черный кот Мурза метнулся из-под ног вышедшей во двор Марты. На крыльце Санька потягивал сигаретку.
— Здравствуй, Саня, — сказала Марта, поправляя прическу. — Твой Мурза вредный. Жди теперь неприятностей.
— Вы суеверная?
— Все теперь суеверные. Война.
— Для кого война, а для кого мать родна. Марта не раз слышала эти слова.
— И ты, значит, Саня...
— Извините. Кота приговорю к смертной казни через повешение. Вам понравится.
Ее позвал сигнал автомашины. Марта мысленно поблагодарила Шпеера. Дерзкий мальчишка!
Шпеер равнодушно вел машину, время от времени поглядывая на переводчицу.
… Она попросит Лехлера насчет квартиры. Ей небезопасно на старом месте. Соседи не простят, что она сотрудничает с немцами. Фрося, помогающая по хозяйству, без стеснения передает ей то, что слышит от людей. У одних, конечно, зависть: женщина при важной службе и завидном пайке. Иные осуждают жену военного, погибшего на фронте. Да и не такое говорят...
— На чужой роток не накинешь платок. Вас это пугает, Фрося?
— Мне-то что? Ребятишек жаль, если...
Малыши уписывали борщ, грызли хлебные корочки, капризничали, забавлялись тряпичными куклами, радовали и тревожили. Старший, Сережа, уже школьник, в непомерно больших и редко просыхающих валенках, спросил как-то:
— Мама, мы немцы или русские?
— Конечно, русские. — Ответила спокойно, а у самой заныло сердце.
— Почему же меня дразнят немцем?
— Мальчишки всегда чем-нибудь дразнят.
— И не мальчишки вовсе. Взрослые.
— Не обращай внимания, сынок. Пора, пора съезжать отсюда!
— О чем фрау задумалась? — Шпеер резко вывернул баранку, объезжая выбоину.
— Мало ли забот у многодетной вдовы, Шпеер?
Шоферу было за пятьдесят. Он задыхался от астмы и часто принимал какое-то лекарство.
— Вам нелегко, фрау Марта?
Клочковатые брови его собрались у переносицы. Он привычно вел зеленый вездеход по замерзшим кочкам.
— Да, нелегко, — согласилась Марта.
— Впрочем, не тяжелее, чем нашему Отто, — шофер засмеялся. — Вот влип, я вам скажу... Извините, чуть в штаны не наделал.
Марта промолчала. Ей было все известно о Лехлсрс. Его с треском вышибли из полевой жандармерии и водворили на старое место, туда, где лопаты, катки, лошади и подводы.
Он не скрывал, что сильно испугался тогда. История с паспортистом могла кончиться очень плохо. Налетела многочисленная команда во главе со штурмбанфюрером Гейнике.
— Нужники солдатские убирать — вот его работа, — решил штурмбанфюрер. — Пусть отправляется к свиньям на старое место, чтобы им и не воняло здесь, в органах безопасности.
— Что с вами, Марта? — спросил Лехлер, когда переводчица вошла и, поздоровавшись, уселась на стул в позе просителя. — Вы расстроены?
— Мало ли забот, господин Лехлер? — Марта вздохнула. — Мне хочется просить вас... — она запнулась.
— Продолжайте, Марта. Если только я смогу...
Марта изложила свою просьбу.
Отто восторженно хлопнул себя по ляжкам.
— Все, все сделаем! Вы переедете в центр, поближе к цивилизации. Как это мне самому в голову не пришло? Свинья, свинья, трижды свинья. Но только и у меня сегодня немало забот, фрау Марта — Лехлер уже не улыбался. — Попросту — беда. Вы мне поможете?
Предстояла невеселая поездка.
Дорожная жандармерия насчитывала три опорных пункта: Мамыкино, Богодар, Павлополь... Марта хорошо знала размещение, или, как любил выражаться Лехлер, geographie его хозяйства. Жандармы из Мамыкино оберегали профилировку; после дождя они направляли машины в объезд. Немцы любят хорошие дороги. Из соседнего села Юрковки ежедневно тянулись подводы с песком, щебнем, инструментом. Жандармы Богодарского участка тоже бдительно охраняли дорогу от порчи, а павлопольские дежурили еще у складов Тодта, у столовых и гаражей. В числе жандармов были павлопольские, мамыкинские и богодарские мужики, обиженные на Советскую власть, и бывшие кулаки, и уголовники, разбежавшиеся из тюрем, и просто мужички «себе на уме», и дезертиры.
Вместе с Лехлером Марта объезжала участковые отряды дорожной жандармерии, выслушивала и переводила доклады о положении дел.
На этот раз маршрут изменился. Шпеер повел машину на Литейный завод. Лехлер молчал.
Неподалеку от омертвевшего завода — его силуэт проглядывал в сизоватом тумане — за колючей изгородью Марта увидела несколько одноэтажных строений красного кирпича, без крыш, с темными провалами окон.
— Здесь, — сказал Лехлер.
