— Копылов был пьян, как сапожник. При этом он пытался читать мантру. Я стала с ним говорить о своих проблемах. Мне хотелось от него немного поддержки и сочувствия. А он понес пургу про то, что я ничего не понимаю в духовном развитии. Что я просто бездушный кусок мяса, — Ирина усмехнулась. — И это он говорил мне…
— А что, Анатолий был сильно неправ? — иронически поинтересовался Максим.
— И ты туда же — с огорчением констатировала она. — Что от вас, начинающих можно ждать. Родись ты хоть раз в полной памяти, одолеваемый сожалением о незавершенных делах и потерянных близких, ты бы так не говорил.
Если бы ты хотя бы лет сто выполнял духовные практики, то понял бы, как много дает время и как много оно отнимает. Ты ведь совсем мальчишка. Ты был ребенком недавно, тебя только-только оторвали от материной сиськи. У тебя детство не выветрилось из заднего места…
Максим явно не ожидал, что вот еще две минуты назад депрессивно предававшаяся печали тетка пойдет в лобовую атаку, ударив по самому больному.
— Рассказал бы кто, чем я от нормального человека отличаюсь, — сказал Максим.
Ирина бросила на него взгляд, пытаясь понять, шутит или издевается этот странный мужчина. А если да, то над кем. Она смотрела на Максима долго, пронизывая насквозь. Наконец ее взгляд смягчился. Ирина поняла, что новый любовник действительно хочет узнать.
— А тебе никто об этом не говорил? — спросила она.
— У нас не принято обсуждать эту тему. Однако, я частенько ловлю своих знакомых на мысли, что Максим Величко совсем ребенок.
Хоть между тем этому ребенку 78 лет, у него два высших образования, тридцать лет работы в клинике для душевнобольных. Я о людях знаю все, понимаю, кто и чем дышит. Об чужих мыслях я догадываюсь раньше, чем их носитель осознает, что же пришло ему в голову. Я могу любого ввести в транс, если захочу.
— Ну, вот видишь, Макс, какой ты мальчишка, — мягко остановила его она. — А теперь послушай старую суку. В первый раз умираешь по-настоящему. Тоннель, свет в конце тоннеля, ангелы, близкие. А потом вдруг осознаешь, что все это просто иллюзия, игры…
— Подожди, это совсем не так, — возразил Максим. — Я лично видел в воспоминаниях людей нечто подобное.
— Как тебе объяснить, — Ирина задумалась на мгновение. — Понимаешь, это правда и неправда одновременно. Оно вроде бы на самом деле, но все можно прекратить в любой момент, стоит лишь захотеть. И ничего не остается. Лишь то, что хотел бы видеть. Потом, когда приходишь снова, имеешь возможность сравнить.
— Что? — напряженно поинтересовался Максим.
— Как приходить с отягощенным сознанием. Те промежутки времени, когда я была куском писающейся под себя плоти, в котором, как в тюрьме была заключена опытная, зрелая женщина, были самыми неприятными в моей жизни.
— Расскажи подробнее, — попросил Максим.
— Нет, милый мой, — мягко отказалась Ирина. — Это очень личное.
— И случайному мужику там делать нечего, — закончил за нее историк. — Но стоит ли чего-то, что ты хранишь, будто величайшую ценность?
— Ты удивительно точно схватил суть существования долгоживущих. Да, это правда. Все уже было, все снова будет, когда этого захочешь, — Ирина огорченно вздохнула, — ничего не свято. Вообще, человек после ста лет — не человек…
Недаром люди держатся группами, переходя из жизни в жизнь. Они называют это человеческими чувствами, близостью. А на самом деле — это просто неспособность установить новые отношения.
И все потому, что, прожив не одну жизнь, перемерив разные тела, понимаешь, — все в мире относительно: любовь и ненависть, доброта и злоба, прекрасное и отвратительное. Нет никаких ориентиров, никаких критериев кроме собственного желания. Но вот беда, понимание этого лишает всяких желаний. Оттого то и посмеиваются над тобой вновь рожденный, потому, что ты платишь абсолютным за относительное.
— А ты сама, Ирина? — внимательно посмотрев на нее, спросил Максим, — Разве ты не держишься за это глупое относительное? Раз ты такая умная, умудренная жизнью… Зачем это тебе?
— Понимаешь… Действительно, чувствуется многолетняя практика, — Ирина замолчала, задумалась. — Ты правильные вопросы задаешь, Максим, прямо в точку. Когда до тебя доходит относительность всего, мир раскрывается вокруг от края и до края. А ты сам делаешься маленькой, незначительной и ненужной точкой, которая просто смотрит, плавно летя в потоках восприятия.
Просто смотрит, не оценивая, не мысля, не живя. И тогда годится все, что угодно, лишь бы эту пустоту вновь сделать полной, восстановить границу.
— Иными словами…
— Мир — театр, люди — актеры.
— Это было и раньше. Эти слова принадлежат доисторическому писателю семнадцатого века от Рождества Христова. Уже тогда это было.
— Но в то время люди не переходили из жизни в жизнь, и не проводили в одном теле сотни лет. А главное, в эту пустоту вокруг могли заглянуть лишь единицы.
Самозваный пророк запретил в поте лица добывать свой хлеб, наградил долгой жизнью и дал понять основы собственной сущности. Теперь, по воле доброго Князя Цареградского, да будет он трижды славен и благословен, эта непереносимая пустота окружает тебя, стоит лишь на мгновение забыться и перестать творить никому не нужную мелкую клоунаду.
Мы все давно стали живыми трупами, которые изображают людей, чтобы не сойти с ума от осознания того, что сами давно мертвы как горячие, чувствующие, стремящиеся к чему-то существа.
Ирина замолчала. Максим притянул ее к себе, она положила голову ему на колени. Он стал гладить ее по рыжим волосам, словно ребенка.
— Ты хороший, Макс, добрый… Хоть и не любишь меня совсем… — сказала она.
— И все же, что случилось с Толиком?
— Мы поругались. Я сказала, что он полный ноль, что спала с тобой. — Ирина жалко посмотрела на Максима. — Я была зла на тебя. Мне хотелось достать тебя хотя бы так. Толик просто взбесился. Он принялся грязно ругаться, попытался меня бить. Я ударила его, свалила с ног. Он хоть и выглядел грозно с виду, был просто студнем. Заперла его в комнате, вызвала «тачку» и улетела. Он долго ломал дверь, потом, наконец, выбрался, сел на свой драндулет и погнался за машиной аэротакси.
Тут или сработала автоматика, или шлемоголовые, наконец, проснулись…
Из сияющего зенита вынырнула пара люггеров Теневого Корпуса. Толик, у которого индикаторы были не просто красными, а пунцовыми, попытался удрать. При маневре его глайдер врезался в воду и пошел ко дну. Потом его достали… Толик умер до удара, от страха. Остановилось сердце.
— Как я понимаю, ты была этим не слишком расстроена…
— Да, пожалуй. Мне тогда так казалось. Но через пару дней у меня на браслете стал коротко, на мгновение, вспыхивать красный огонек. Мне не помогало ничего. Ни душеспасительные беседы с гуру, ни чтение мантры. Я чувствовала себя убийцей…
— Ты испугалась, и приехала ко мне… Кстати, где твой браслет?
— Где-то на улице…
— Обязательно надо будет получить новый, — предостерег ее историк.
— Да… Я чувствовала, что только ты сможешь мне помочь. Если не вылечить, но хотя бы защитить от полуроботов из Корпуса.
— Могу… — ответил Максим, чувствуя себя подонком. — Как ты узнала адрес?
— Земля, ВИИР, Величко — исчерпывающие сведения, — Ирина улыбнулась.
— А что за представление ты устроила у дома?
— Да, глупо получилось, — вздохнула Ирина, выгибаясь и поворачиваясь, как большая кошка. — Но тебе ведь понравилось.
Она хитро взглянула на Максима.
