— Не говори ничего сейчас, — посоветовал император. — Просто подумай об этом на досуге.
— Хорошо, — ответил Максим.
— А теперь скажи, чем они так опасны? — с хитрой улыбкой поинтересовался император.
— Рискну предположить, что для размеренной системы, где второе тысячелетие войн, катаклизмов, опасных происшествий и прочих событий, требующих предельного напряжения сил не случается, субъекты, желающие перемен, опасностей, страданий — серьезная проблема, поскольку они в силу своей природы притягивают это к себе.
— Браво, психолог, — восхищенно сказал император. — Раньше их называли экстатиками и даже адептами исступленного экстаза. Я их называю эмоционалями.
— Но зачем такое нужно? Пускай этим, желающим сильных ощущений.
— Дам небольшую подсказку, — продолжил император. — Ты смотрел доисторические кинокартины?
— Да, конечно.
— Внимательно?
— Наверное, насколько это возможно при убогом, скучном сюжете. Особенно в этих, как их там, боевиках.
— Не обращал внимания, как часто герои легко теряют положение в обществе, должность, состояние? Их подставляют и загоняют в угол всеми возможными средствами. На худой конец, если все исчерпано, просто придумывали, что герой потерял память.
А все для того, чтобы снова и снова, герой проходил сквозь, милое зрителю тогдашней поры тупое мочилово. И, в конце — концов, получал то, что имел в самом начале.
Или взять всякие там романтические комедии. Считалось, что хеппи-энд — это пышная свадьба или просто сцена предложения мужчиной руки и сердца и согласие прекрасной дамы.
Но в продолжении мы всегда узнавали, что герои снова расстались. И все по — новой: — напряжение сил и очередное красивое признание в любви до гроба.
— Я понял, — в крайнем волнении сказал Максим. — Им так хочется чего-то, что они готовы это делать, меняя декорации эпох и тела, забывая о прошедшем, чтобы воспоминания не мешали раз за разом повторяться. Этим, как ты их называешь, эмоционалям, не нужна ни долгая жизнь, ни опыт. Лишь возможность вечно наступать на одни и те же грабли.
— А более счастливыми они бы стали, если каждый год из-за обострения маразма их память бы обнулялась, — усмехнулся джихан. — И нет им числа. И эмоционали давно бы взяли верх, если бы большинству не было по-сердцу то, что я предлагаю.
Как бы ни называли это большинство неудавшиеся любители необузданных страстей: стадом свиней, хрюкающим в луже, которым нет дела до высокого, тупыми мещанами, одноклеточными, биомассой, — пока большинство стремится жить сыто, сонно и долго, эмоционалям места в истории нет.
Секс, творчество, научные исследования, саморазвитие и просто удовольствие от разумно устроенной сытой и долгой жизни — вот, что предлагает система вместо подвигов, горения, испытаний, отречений, тяжелой жизни и ранней смерти.
— А нарушители, по этой логике, очевидно, — вставил историк, — потенциальные наполеоны, для которых не нашлось идиотов, чтобы стать марионетками в походных колоннах их армий, денежные воротилы, у которых была отнята сама возможность эксплуатировать чужой труд, демагоги разнообразных видов, которым для счастья нужно проехать по мозгам миллионов.
— Тетки, которые не стали жозефинами этих наполеонов, — с усмешкой поддержал император. — Пахари всех мастей, которые ради значимости своего труда готовы устроить тотальный дефицит.
— А все-таки жаль, что их уму и энергии не нашлось места в нашем мире, — вставил Максим.
— Чего жаль? — удивился Концепольский. — У нас не будет больших чайников, из которых станут поить невкусным чаем сразу 100 000 согнанных людей? Или никогда не распашут Антарктиду и не обводнят пустыню Сахара, чтобы несметные толпы ненужных человеков смогли набивать жрачку не только в рот, но и в анальное отверстие?
Главное — спокойствие и гармония. Стабильность — это правильное решение задачи о втекающей и вытекающей из бассейна воде, а катастрофа — это когда бассейн или пустеет или переполняется.
Был в древности один китаец, который все это красиво обосновал в короткой книге на 5 тысяч слов. Слава Богу, я сто пятьдесят веков удерживаю систему от крайностей.
— А может дать им это, пусть попробуют? — осторожно поинтересовался историк. — Убедятся на собственной шкуре, что они сейчас живут намного лучше.
— Поверь моему опыту, будет только хуже, — печально сказал император и добавил. — Но ведь это не все.
— А что может быть, кроме того? — удивился Максим.
— Не буду тебя больше мучить, — сказал Концепольский. — Если бы ты подумал подольше, то, скорее всего, пришел бы к этому. Все просто. В каждом из нас дремлет желание перевести внутренние битвы и испытания, которыми мы все тут себя развлекаем, в плоскость внешнего мира, и вдобавок заставить других лить воду на собственную мельницу. Но и это не самое главное.
Эмоционализм заразен. Ситуация предельно проста. Кто — кого. В пределе мы все или наслаждаемся собственной вечностью и изобилием, или живем мало, плохо, зато «интересно».
В древности говорили: «все мы одно целое». Они даже сами не понимали, насколько были правы.
Главный грех эмоционалей состоит в том, что они ослабляют действие мантры. Оттого-то я и объявил их мыслепреступниками, противниками сакрального миропорядка. Про мантру я умолчал, чтобы не возникло сомнений в силе ритмических вибраций, дающих вечную жизнь духу и телу.
— О, — только и смог сказать Максим, поняв, насколько прав император.
— А не позвать ли нам девочек? — вдруг предложил Концепольский, круто меняя тему разговора.
Он подошел к огороженному краю террасы, поманил за собой Максима. Тот приблизился.
Внизу плескались амазонки. Молодые, привлекательные воительницы плавали и брызгались в подсвеченной солнцем воде, похожей на янтарную патоку. Их крепкие тела были прикрыты лишь условно, оставляя доступными обозрению гладкую кожу, соблазнительные изгибы и округлости, позволяя глазу домыслить то, что было небрежно скрыто.
Максим узнал в одной из девушек свою провожатую.
— Правда, она хороша? — спросил император.
— Которая из? — уточнил историк.
— Не прикидывайся, — сказал император, внимательно наблюдая за реакцией Максима. Та, к которой твои глаза тянутся помимо воли.
Яна подняла голову, словно услышав джихана. Владыка сделал движение головой, приглашая девушку подняться наверх. Амазонка кивнула в знак согласия.
— Да, благородная лань поразительно отличается от тощей коровы… — прокомментировал император. — У тебя хороший вкус. Девочка выросла на мантре бессмертия. Она слышала эти 12 слов в утробе матери, потом молитву Трехокому владыке много лет транслировали через специальные биоэнергетические генераторы. Изменения наступили даже на генетическом уровне.
— Зачем? — поразился Максим. Ему стало жаль, что такая красивая, юная девушка была объектом каких-то странных экспериментов.
— Зачеркивали результат 900 000 лет инволюции, который превратил человека в краткоживущее смертное существо. Теперь Яне не нужна мантра.
— Ох ты, — вырвалось у историка. — Бессмертие было изначально присуще нашему виду?!
— Да, — довольно улыбаясь, сказал император.
— А причем тут я? — недоверчиво поинтересовался Максим.
— А вот зачем, — сказал император. — Когда-то она была другой. Только сейчас ничего не помнит о том своем воплощении на заре этого мира. Я бы хотел, чтобы ты заставил ее вспомнить и сделал эти воспоминания гармоничной частью теперешней личности.
— А какой в этом смысл? — осторожно поинтересовался Максим.
