серые изгороди, слушал злой, заливистый лай собак.
За околицей пошел редкий подлесок, а потом и настоящий лес. Вдруг деревья разошлись, открывая большую поляну у озера. Вдоль дороги стояли 5 домов — хутор Дальние Выселки.
По тому, насколько подступил сюда поселок, можно было судить, как выросло население Хованки.
Гуня, делая боязливые попытки повернуться к Конечникову и что-то сказать, но, не решаясь этого сделать, молча остановил телегу.
Федор жадно разглядывал родное подворье. Старый дом, в котором прошло его детство, показался ему маленькой невзрачной халупой. Поодаль, на месте старой бани, был поставлен большой, новый дом, крытый светлой черепицей. По здешним меркам это был почти дворец: подклеть, крытая лестница, терраса, широкие, застекленные окошки, в которых плескался ослепительный после почти полной темноты позднего вечера свет от печи с открытыми дверцами.
Раздался лай. Крупный пес местной породы заметался на цепи, перекрывая подходы к дому.
— Чего сидишь? — поинтересовался Конечников. — Чемоданы взял, и вперед.
— Не пойду, — втягивая голову в плечи в ожидании удара, сказал Гунек. — Собака у Виктора — зверь. Порвет.
Конечников сунул 2 пальца в рот и оглушительно свистнул.
— Кто там? — раздался грубоватый, сильный, узнаваемый по характерным интонациям голос.
— Отзовись, — приказал Федор Опанаскину.
— Витька, это я, Гунек, — крикнул тот. — Дело есть.
Виктор невнятно выругался, но зашагал в их сторону.
— Если ты, Гуня с пустяками по ночам шляешься, ей-богу, Крайта спущу.
— Грозный какой. Не было б нужды, не приперся бы на ночь глядя.
— Про Федора опять чего-то пришло?
— Да ты топай, топай, нетерпеливый.
Виктор распахнул скрипучую калитку. Брат заматерел, задубел кожей, покрылся морщинками, зарос густой бородой. Лицо его было усталым, глаза потухшими.
— Выкладывай, Гуня, — грубо сказал он. Тут Виктор увидел, что Опанаскин не один. — Зачем привел? На постой не возьму.
Конечников — младший оглядел Федора с головы до ног. Его глаза остались такими же неприветливыми.
Федор подумал, что в легком армейском скафандре узнать его сложно.
— Ну, давай теперь братьев не узнавать, — произнес он, откидывая шлем.
— Федька, ты?! — Виктор сделал шаг, пристально вглядываясь в лицо пришельца. — Живой, чертяка!
Виктор обнял его так, что затрещали кости.
— Силен, черт! — вырвалось у Федора — Здорово, брат! Тише, я нынче весь из кусочков.
Виктор отпустил его, отступил назад и только тогда заметил палку в руках брата.
— Нормально, не рассыплюсь, — он перевел глаза на Славу Опанаскина. — Гунек, чемоданы в дом.
Возница, бурча что-то невнятное, полез за багажом. Виктор хотел было подсобить, но, поглядев на лицо Гунька, ухмыльнулся, и пошел во двор к собаке, сделать привязь пса короче.
Гунек покорно перетаскал все добро, поднял его по лестнице и остался стоять, вопросительно глядя на братьев.
— Чего тебе? — поинтересовался Федор.
— Дык это… Возил, носил… Как бы надо того…
— Тебе мало? — не предвещающим ничего хорошего тоном спросил он. — Могу добавить, если понравилось.
— Премного благодарен вашбродь, обойдусь.
— Знаешь, Гунек, — сказал Виктор, беря возницу за локоть и подталкивая к воротам. — Смотрю я на тебя и думаю — не женился ли ты часом.
— А чего? — поинтересовался Опанаскин.
— Да вот заметил — рога расти стали.
И действительно, шишки основательно созрели, напоминая пробивающиеся молодые рога у лося. Возница молчал, топая по дорожке, ведомый хозяином дома. У калитки он негромко, чтобы не услышал Федор, сказал:
— Да уж, отблагодарил твой братец. Уезжал — был на человека похож, вернулся держимордой.
— Ладно, топай, герой, нечего выступать. Спасибо скажи, что не убил, — брезгливо сказал Виктор, выталкивая Гунька.
Собака продолжала без особого энтузиазма дежурно лаять в сторону террасы, где стоял странный гость.
Виктор, проходя мимо, нагнулся, и погладив пса, сказал:
— Свои, Крайтушка, свои.
Виктор по-молодецки, одним махом взлетел по лестнице на террасу.
— Братан, чего в дом не заходишь? — спросил он.
— Тебя жду.
— Не стесняйся, это и твой дом.
Конечников толкнул массивную деревянную дверь, укрепленную грубо скованными металлическими полосами. Петли пропели душераздирающую мелодию.
— Кого там носит, Витя? — раздался незнакомый голос.
На пороге, шлепая голыми ногами по доскам пола, показалась довольно молодая, но явно не следящая за собой тетка в несвежей исподней рубашке. Увидев постороннего, она пронзительно взвизгнула и опрометью бросилась в дом.
Виктор, услышав крик, влетел следом.
— Вот баба, вот дура, — с досадой крикнул он вослед тетке. — Кого ты испугалась? Это же Федька, брательник мой вернулся.
— Ты располагайся, сейчас чай будем пить, — предложил Виктор. — А я пока Тому успокою. Она тут после случая одного всех боится.
Конечников прошелся по темной горнице, вдыхая ароматы дерева, цветущей герани на окне, свежего хлеба и горящей печи.
По местным меркам остановка была богатой. Чувствовалось, что у хозяйки дома хороший вкус: на полочках располагались красивые кристаллы, на стенах висели картинки, окна обрамляли ажурные занавески, столы и подоконники покрывали салфетки и скатерти. Но на всем этом лежала тень запустения: стекла картинок засидели мухи, искусно связанные крючком занавески и скатерти захватаны руками, домотканые половички с причудливыми узорами были истерты и грязны. Складывалось впечатление будто в один прекрасный день хозяйке надоело наводить порядок, и она предпочла безучастно наблюдать, как все ветшает, грязнится и портится.
Из соседней комнаты доносился разговор брата с женой.
— Ну Федька, это, Федька. Видала ведь и не раз. Чего боишься, не укусит ведь, — уговаривал супругу Виктор.
— Не он это. Погиб твой брат, — возражала, задыхаясь от страха, она. — Гони его. Опять худо будет.
— Здрасте, — возмутился Витька. — Никуда я своего брательника гнать не буду…
— Оборотень это, из тех, что деда Арсения стрелили.
— Витька, — вмешался в их разговор Федор. — Что с дедом случилось?
— Да живой он, — ответил брат. — Погодь малехо, жану вот уговорю…
— Может мне термокостюм снять? — предложил он.
— Снимай, мабуть она без этой дьявольской одежи бояться тебя перестанет.
Конечников с треском оторвал липучки гермошва, дернул молнию и быстро выскочил из костюма,
