Искорин.
— Неправильная подача команды?
— Не стройте из себя идиота… Что у вас на корабле творится!? Пьяные матросы валяются в коридоре, капитан малого ракетоносного крейсера в невменяемом состоянии! И это в условиях боевого дежурства, в тот час, когда наши корабли, быть может, ведут бой с противником! В то время, когда помощь эскадре может понадобиться в любой момент! А, впрочем, какой толк может быть в бою от швали, которая напивается, как только ей выпадает возможность…
— Все сказал, капитан? — поинтересовался Василий. — Так вот, слушай, штабная морда: — Эскадра в полном составе у Создателя псалмы разучивает. Нет больше эскадры.
— Что ты сказал?
— Что, что?! Хана, бля! Жить нам осталось два дня, пока «виркоки» не придут сюда и не отправят нас к праотцам, — выкрикнул Стрельников.
Он вплотную придвинулся к Искорину, глядя на него выпученными, страшными глазами, дыша ему в лицо перегаром. Стрелкин сунул сложенные вместе ладони к самому носу штабного и сказал, «бух» имитируя звук взрыва и, показывая, как они разлетятся в клочья, с такой выразительностью, что посыльный офицер попятился.
— Конечников, что он болтает? Я вас всех под суд… Я вас всех, за паникерство!
Искорин на ватных ногах мгновенно слетел на уровень ниже, где дежурный штаба чихвостил командира скаута.
Майор, не вполне пришедший в себя, отвечал лишь: «Есть!» и «Никак нет!», бессмысленно пялясь в экран.
— Выведите всю эту рвань из рубки и постройте на плацу вместе с остальными, — тихонько шепнул Искорин лейтенанту спецназа. — И вот что… Наверху пакадур, второй лейтенант, несет чушь, сеет панику. Совсем свихнулся от денатурата.
— Сделаем, Викентич, — также тихо ответил «эсбешник».
— Рук только ему не сломайте, — напутствовал его штабист.
На экране, сменив бешено ругающего дежурного, возник личный адъютант командующего, майор Лебедянский.
— Это что такое? — поинтересовался он, увидев, как группа спецназа с оружием наизготовку занимает места перед лесенкой, группируясь для атаки. — Стоять!
Десантники замерли.
— Осмелюсь доложить, — начал было Искорин. — Второй лейтенант на артпосту буйствует.
— Буйствует?
— Так точно.
— Хм… Аркадий Викентьевич, — обратился адъютант к Искорину, — если офицер не в себе, вызовите врача. И без самодеятельности.
— Слушаюсь, — отчеканил капитан.
— Командира корабля, господина майора Тихонова и начальника артиллерии господина первого лейтенанта Конечникова командующий просит быть, — адъютант намерено перечислил все регалии офицеров и особо выделил слово «просит», — на совете штаба в 12 часов.
— Вас понял, — сказал Искорин, делая знак солдатам спецкоманды, чтобы те убирались.
— Если эти господа не слишком здоровы, генерал немедленно пришлет своего личного врача, чтобы поднять их на ноги.
— Вас понял, — произнес капитан, хотя было видно, что ничегошеньки он не понимает.
— Как чувствует себя господин Конечников?
— Я думаю, что он единственный, которому не потребуется помощь медиков.
— Хорошо… Молодец… А господин майор? — тут адъютант посмотрел на опухшую рожу Тихонова и деликатно улыбнулся, поняв глупость вопроса, — Иван Иванович будет через 15 минут. И дайте команду своим подчиненным, чтобы матросов сильно не били. А то знаю я этих костоломов…
Лебедянский отключился.
Капитан Искорин потрясенно молчал. Потом, сложив одно с другим, смертно побледнел, и осторожно опустился на край ближайшего кресла.
— Алексей Павлович, — обратился он к командиру корабля. — У вас не осталось выпить?
На «псарне», все встало с ног на голову: «эсбешный» спецназ курил «гашик», угощая матросов «ноль третьего», извиняясь за «резкость» в обращении, когда нижних чинов номерного скаута пинками и зуботычинами выводили на свежий воздух. Около братающихся звездолетчиков и десантников моментально собирались и также быстро рассасывались группы матросов с других гиперпространственных крейсеров. Рядовые и сержанты носились между кораблями со скорбными и сосредоточенными лицами, разнося страшную новость о гибели эскадры.
Иван Иванович, личный медик генерала Соломатина, занимался майором Тихоновым, проводя экспресс-курс антиалкогольной терапии.
Первый лейтенант Конечников, стоя перед зеркалом на двери каюты, нервно насвистывая нечто бравурное, заканчивал наводить марафет. На верхней койке, озонируя воздух немытыми ногами, в отключке валялся лейтенант Миронов.
Квартет из двух пилотов первой смены, Васьки Стрельникова и в дупель пьяного капитана Искорина, занимавших обе нижние полки, нестройно выводил слова старинной песни: «Раскинулось море широко». Разноголосый рев прерывался всхлипываниями штабного капитана, который припадал к плечу Василия и почти неслышно, горячо и неразборчиво сквозь слезы говорил о том, как страшно умирать в 28 неполных лет, что дома ждут папа, мама и дочь соседа-землевладельца, его невеста, с которой он ни разу не ебался.
Банда пьяных обломов действовала Конечникову на нервы своими воплями. Из-за невообразимой тесноты они мешали одним присутствием. Рядом с первым лейтенантом мелькали стаканы с «пакадуровкой», его дергали за китель, предлагая присоединиться, пьяные звездолетчики отпускали едкие замечания по поводу попыток первого лейтенанта привести волосы в относительный порядок.
Наконец, придав себе при помощи слюней и расчески приличный вид, Конечников с облегчением выскочил из пропитанного алкоголем закутка.
На центральном посту генеральский медик заканчивал возню с майором, приглаживая ему мешки под глазами криоинструментом, похожим на небольшой утюг. Алексей Павлович, с глупой, даунской радостью хлопал глазами, впервые столкнувшись с медицинским обслуживанием класса элит, в особенно действием энзимного энергетического коктейля, в просторечии называемом «антипохмелином».
У трапа их ждала «мыльница» — нагло блестящее лаком обшивки транспортное средство, которым пользовалось только высшее начальство.
Медик, внимательно наблюдая за своим пациентом, нырнул в дверь за водителем. Командир скаута с удовольствием устроился на почетном генеральском месте сзади, первый лейтенант устроился рядом с пилотом транспортера.
— Прикажете начать движение, господин майор? — почтительно справился водитель.
— Трогай, — разрешил Тихонов, с немым восторгом разглядывая кожаную и бархатную отделку салона.
Машина резко взяла с места и скрылась в дыре тоннеля.
Конец 8 главы.
Управительница Жизни отчаянно хотела спать, но не могла оторваться. Она прикладывалась к бутылке, пока та не опустела. В пепельнице прибавлялись окурки. Наконец, Рогнеда решила оставить чтение на потом.
