Его возвращение было видно издалека, а потому у подножия горы собралась многотысячная толпа, вперед пробились старейшины, подбежала Роксалана.
— Именем Господа нашего, Иисуса Христа!.. — начал Олег.
— Ты с ума сошел! — подскочив ближе, зашипела в ухо воительница. — Какой Христос? Тут одни язычники, не слышал про него никто…
— Плевать, — холодно отрезал Середин и громко продолжил: — Пришел ко мне посланник Бога всемогущего, святой епископ, и именем Бога повелел мне покарать всех уродов и преступников, оставив землю лишь честным и справедливым. Епископ сказал, что Иисус Христос отдает всю землю от моря и до моря вам и только вам! Седлайте коней! Мы выступаем.
Монголы взревели с такой радостью, что разобрать отдельные слова было невозможно, кинулись врассыпную. К своим скакунам.
— Зря ты, Олежка, про христианство начал плести. Не к месту оно тут как-то получается. И вообще нехорошо.
— Трудно с язычниками, — хмуро ответил Середин. — Не разобраться в их идолах. Другое дело — христианство. Бог один, одна воля, один закон. Как сказал, так никаких сомнений.
— Олежка… Мне очень жаль. Если бы я знала…
— Чабык! — прошел мимо нее ведун. — В комнате рядом с моими покоями стоят стянутые железными обручами котлы. Прикажи забрать их, навьючить на лошадей. Будьте осторожны, при резком ударе они могут убить всех вокруг. Судибей, собирай обоз с воинскими припасами. Как будешь готов, иди за нами, на Отрар. Мы пока пойдем налегке. Быстрее, во имя Господа, великого и всемогущего! Быстрее.
Отрар был выстроен, как большой прямоугольник со сторонами по двести саженей в длину и тремя воротами. Под четвертой стеной, вдоль берега Сырдарьи, тянулись причалы. Вода плескалась вокруг всего города, образуя ров в десять саженей шириной. Но вот стены, сложенные из мелкого сырого кирпича, оказались совсем невысокими, всего в три человеческих роста.
— Чабык! — спешившись, подозвал верного воина Олег. — Вы знаете, что делать… Только в первую очередь выстави перед воротами отряды по пять сотен нукеров! Как бы горожане не захотели нам помешать. Нельзя позволить им вылазки.
— Все будет сделано, Тенгизхан, — пообещал кочевник. — Ты можешь отдохнуть. Ты совсем не спишь!
— Нет, — отрезал ведун. — Я хочу это видеть.
Кочевники разошлись по окрестностям, вырубая сады. Посекли кустарник вдоль реки, увязывая ветки в толстые пучки, поломали изгороди, спасавшие огороды горожан от скота, мелкие хибарки, где хранился нехитрый скарб земледельцев. Найденные корзины забивали землей. Через несколько часов, собрав к лагерю получившиеся фашины, глину и прочий мусор, воины дружно побежали ко рву, сбросили свой груз и ринулись за другим. На стенах заметались стражники. Первый заход, второй, третий… Если первые фашины еще плавали, то по мере их накопления, сваленные одна на другую, они образовали уже довольно плотный мост. И он поднимался на глазах.
Сперва вниз со стен полетели факелы. Но влажные ветки, увязанные в пучки, не занимались. Потом появились и лучники — но кочевники взялись за щиты и, прикрываясь, продолжили работу. К сумеркам связки и корзины поднялись до уровня берега, и нукеры пробегали по ним, чтобы бросить груз под самую стену.
— Ворота! Ворота внимательно! — громко предупредил Чабык, хорошо понимая, что настает самый ответственный момент.
В обычном походе монголы, конечно же, на ночь бы свой штурм остановили, отдохнули и продолжили работу с рассветом. Но Тенгизхан не уходил ото рва отдыхать — и остальные тоже не смели бросить свое дело. В свете факелов нукеры подтаскивали к стене закиданный толстым слоем мокрой земли навес. К полуночи он уже уткнулся в стену, опираясь на фашины четырьмя растопыренными бревнами. Защитники кидали сверху камни и факела, монголы — добавляли наверх землю и плескали воду.
— Смени сотни у ворот, дай щит, позови Роксалану, приготовь котлы, — быстро и четко распорядился Олег и быстрым шагом пошел вперед. Чабык возразить не посмел и побежал выполнять приказ.
Разумеется, необожженные глиняные кирпичи не смогли бы долго противостоять даже обычным топорам и киркам, но Олег спешил. Нетерпение и жажда мести рвали его душу. Поэтому он стал рубить стену сам, своим несокрушимым клинком из плоти горного демона. Вскоре ему на помощь подоспела Роксалана, меч которой был сделан из того же железного зверя.
Стена Отрара была невысокой, но широкой — почти тридцать шагов в ширину. Поэтому защитники пока не сильно забеспокоились из-за начатого кочевниками подкопа. И правильно. Ведь даже двумя колдовскими клинками пробиться в ее глубину удалось всего на полторы сажени.
Но Олегу большего и не требовалось. Под прикрытием утреннего тумана четверо нукеров затащили под навес медный котел. Ведун заправил в дырочку на крышке огнепроводный шнур из пропитанной пороховой мякотью и скрученной жгутом тряпицы, опустил ее вниз, аккуратно заправил в расщепленный вдоль бамбуковый стебель, накрыл второй половинкой, в трех местах перевязал и отступил, кивнув воинам:
— Закапывайте все обратно!
Те удивились, но ослушаться не посмели.
— Долго гореть будет? — поинтересовалась Роксалана.
— Минуты три-четыре. По часам не засекал.
— Понятно. Пойду скажу Чабыку, чтобы готовил людей к бою.
Когда недавно еще раскопанная дыра была надежно забита снова, Олег присел перед концом жгута, расправил его и прямо на тряпку высек огнивом искру. Та занялась с первой попытки.
— Бегите, — посоветовал Олег и не спеша направился следом.
Монголы уже выстроились. Ровными рядами, словно для битвы.
— Слушайте меня, храбрые воины! — вскинул кулак Олег. — Я отдаю вам этот нечестивый город на разграбление! Но помните, здешнего наместника хана Гайра я хочу получить живым и только живым!
Позади разорвал утро оглушительный грохот, дрогнула земля, спустя несколько мгновений сверху посыпались куски кирпичей, глины и мелкий сор. Олег оглянулся через плечо — в стене зияла прореха добрых пяти саженей в ширину.
— Почему стоим? — удивленно поинтересовался он у нукеров.
— Ура… Ура! Ур-ра!!! — Постепенно приходя в себя от увиденного, кочевники один за другим выхватывали клинки и кидались в сторону города, что тоже никак не мог прийти в себя после случившегося ужаса.
Олег же дошел до лагеря, присел на чью-то кошму и стал ждать.
Восточные ворота города распахнулись, наружу стали выбегать испуганные жители. Мужчины тащили за руки подростков, матери прижимали к груди маленьких детей. Многие оказались совершенно обнажены, некоторые пытались завернуться в какие-то тряпочные обрывки. На берегу Сырдарьи взвились к небесам вой и причитания, полились слезы.
Пусть Олег и отдал город на потеху воинам — но монголы Тенгизхана, зная, что их предводитель не любит напрасной крови, предпочли на время сражения и грабежа выгнать мирных жителей прочь. Некоторые из вынужденных беженцев сразу собрались силами и двинулись по дороге вдоль реки в более спокойные места. Другие стали располагаться у воды, дожидаясь, чем кончится сражение.
К концу дня, вопреки надеждам мстителя, дело так и не завершилось.
