Телохранитель пододвинул табурет, сел. Сел строго против Ревизора.
— Кто ты такой?
— Я? Представитель фирмы «Питер Шрайдер и сыновья».
— Да? А я думал, ты — козел, — удивился телохранитель и легонько пнул пленника в коленку. Тот дернулся, взвыл.
— Ну точно он! Ну, точно.
Второй удар был сильнее.
— Зачем вы меня бьете? Я представитель… У меня документы есть…
Тритон смотрел на стонущего, скулящего, с глазами побитой собаки пленника и все больше сомневался. А он ли это? Разве может человек, который занимается такими делами, быть слизняком? А этот — полный слизняк. Дерьмо на палке!
Может, Сорокин что-нибудь перепутал? Или специально перепутал?
— Давай сюда журналиста!
Сорокина пригнали, подталкивая сзади пинками.
— С этим ты встречался?
Сорокин всматривался в распятого на стене человека и не узнавал его. Этот был совсем не такой. Этот дрожал нижней губой, плакал, молил о пощаде. Он не мог быть из «Белого Орла». Те, из «Белого Орла», были бойцами. Они бы не плакали, они бы плевали в лица палачей.
— Нет, это не он.
— Да. А этот?
Тритон включил магнитофон. Зазвучал голос Сашка.
Так вот как они его нашли!..
— Это он?
— Он.
— А это, на стене?
— Я не знаю…
— Ну-ка ты, акробат, повтори, что сейчас слышал!
Пленник повторил услышанную фразу. Но чуть изменив тембр голоса. У него появилась надежда умереть Сашком.
— Ну что, теперь узнал?
— Нет. Кажется, не он…
Тритону было все равно, что скажет Сорокин. Судьбы пленника это не меняло, он все равно должен был умереть в мучениях. И должен был сознаться. А Сорокин был так, на всякий случай.
— Смотри внимательно. Смотри!
Тритон схватил Сорокина за руку. За больную руку.
— Ну, что?
Сжал разбитые пальцы. Сжал так, что бинты мгновенно почернели, пропитавшись кровью,
— Он? Говори, он?!
— Да, он! — закричал Сорокин. — Он!
Тритон повернулся к пленнику:
— Он узнал тебя. А ты?
— Нет, я его не знаю. Нет.
— Придется вспомнить.
Тритон выдернул из чьего-то рта горящую сигарету. Раздул ее и приложил к голому плечу Сашка. Зашипела горящая кожа. С кончика сигареты взвился серый, пахнущий горелым мясом дымок.
Сашок заорал, дико заорал. На штанах, между ног у него стало растекаться темное, парящее пятно.
— Смотри, обделался! — захохотали служки Тритона. — Он же обделался! От страха обделался!
— Ну ты падла! — поразился Тритон и ударил Сашка снизу вверх в подбородок. Клацнули зубы. С губ закапала кровь.
Потом Тритон бил его в лицо, в живот, в грудь. Колотил, как боксерскую грушу. Пленник ничего не мог поделать, не мог ответить, не мог защититься. Он был распластан, размазан по стене.
— Ну что, будешь говорить?
— Я же уже говорил… Я представитель фирмы…
Удар.
Удар.
Удар.
— А теперь?
— Не надо меня бить. Я же ничего не скрываю. Я говорю правду. Я представитель…
— А вот я сейчас возьму и прикончу твоего приятеля. Ведь тебе все равно, ведь ты его не знаешь.
— Не знаю…
Тритон сгреб Сорокина, встряхнул за плечи.
— Я все сказал, все, это он! Он! — заверещал Сорокин.
— Подержите его, чтоб не дергался!
Журналиста схватили со всех сторон, схватили за руки, плечи, бока.
— Дайте нож. Есть у кого-нибудь нож?
Нож нашелся, небольшой перочинный. Тритон открыл лезвие, приблизил его к лицу Сорокина. Кто-то услужливо подпер затылок журналиста ладонью.
— Теперь скажешь? Или я ему глаз… Скажешь?
Пленник затрясся, задергался, быстро-быстро зашептал:
— Не надо, не надо, не надо…
— Кто ты?
— Представитель… фирмы…
— Ну, как хочешь.
Тритон схватил Сорокина левой рукой за волосы, приложил нож ко лбу и медленно, вжимая лезвие в кожу, повел его вниз, к глазу. Из-под ножа густо закапало красным.
— У тебя есть секунда. Секунда!
Но Сашок, как заведенный, повторял, что он представитель фирмы, представитель фирмы…
Нож перерезал бровь и скользнул вниз. Сорокин испуганно закрыл глаза, как будто это могло его защитить. Тритон нехорошо усмехнулся и вдруг резко ткнул лезвие в глазницу, ткнул прямо через закрытое веко. Журналист заорал, дернулся, но его зажали со всех сторон, зафиксировали голову. Тритон воткнул лезвие глубже и повел его вкруговую, вдоль глазного яблока. Он вырезал глаз вместе с веком. Бросил его на пол и наступил, припечатал сверху каблуком ботинка.
Сорокин оборвал крик и повис на удерживающих его руках.
По телу пленника прошла судорога, он бессильно уронил голову на грудь и тоже потерял сознание. Потому что умел, когда нужно, терять сознание и потому, что теперь было нужно…
Когда Ревизор очнулся, в камере никого не было. Только внизу, на полу, высыхали лужицы крови и мокрым бугорком выделялось какое-то пятно. Выделялся раздавленный глаз Сорокина.
«Сволочь, редкая сволочь», — со злостью подумал Ревизор, вспомнив Начальника службы безопасности, вспомнив то, что здесь только что произошло.
Садист. Садист и психопат. И, что более важно, не профессионал. Профессионал бы так поступать не стал. Вернее, не стал бы поступать так бестолково — гробить свидетеля, напрягать своих работников… Он бы, уж коли дело дошло до глаза, с того глаза получил на порядок больше пользы. А этот просто позабавился, дурную силушку показал. Непонятно, как он вообще с такими мелкоуголовными замашками умудрился попасть на должность Начальника службы безопасности.
Но, с другой стороны, лучше он, чем другой. Этого завести и довести до смертельного удара легче. Так что, можно сказать, повезло. Хоть в этом повезло!
Ночью Ревизора не тревожили. Ночью Ревизор продумывал сценарий завтрашнего дня. До жеста
