проверить номера прямо отсюда, не запрашивая УВД?
– Нет вопросов.
– Идите, проверьте. Эти три ника, да и остальные телефончики тоже не помешает.
– Через пятнадцать минут будет готово.
Руденко покинул нас – очевидно, спустился на нижний этаж к своей аппаратуре. С денисовым компьютером закончили, и, как оказалось, наступило время для спектакля с кошкой.
Все это время Маруська лежала в углу, свернувшись калачиком, и не подавала признаков жизни – мне показалось даже, что таки умерла от старости. Но нет – когда Женя подняла ее и поставила на лапы, подняла хвост трубой, мяукнула и довольно резво побежала по комнате, совершая зигзаги и опустив голову, словно собака, берущая след.
– Нам уже сообщили, что у вас необычная кошка, – сказал Сухарев. – Позвольте полюбопытствовать, что она делает?
– Запоминает запах Дениса, и остальные запахи тоже, – сказал Родион.
– Это может пригодиться?
– Еще как!
Евгения опустилась на четвереньки и поползла вслед за Маруськой, останавливаясь на каждом месте, где кошка проявила интерес к чему-либо. Выглядело это не то что забавно, а просто по-идиотски. Кроме носа и парика, Женька дополнила имидж парой грудей футбольного размера и ягодицами изрядного объема, выпирающими из-под длинной юбки. Когда она двигалась на четырех конечностях, вся бутафория комически колыхалась, и я с трудом сдерживался, чтобы не заржать непристойно, во все горло. Сухаревы, нужно сказать, смотрели на происходящее безо всякого недоумения, твердо верили в наш профессионализм. А во что им еще оставалось верить?
Маруська нырнула под кровать и затаилась там. Женя ждала ее около минуты, потом распласталась на полу и начала шарить под кроватью рукой. Выудила сперва кошку, успевшую задремать, потом – бежевый джемпер на молнии, некогда, вероятно, красивый, но теперь покрытый пылью – не то что слоем, а просто седыми космами. Лидия Сергеевна снова покраснела.
– Ой, Лали Ашотовна, – сказала она, – давайте его сюда, я в стирку отправлю.
– А вот как раз и не надо, – Женя принюхалась к джемперу – на этот раз явно, без стеснения, и чихнула от пыли. – Он нам нужен именно в таком виде.
Затем она бесцеремонно тряхнула джемпером и комната наполнилась густым облаком, напоминающим пустынный самум. Чихнули все дружно, включая меня и кошку. Кошка к тому же недовольно рявкнула и пулей вылетела за дверь.
Заверещал телефон. Петр Арсеньевич извлек из кармана мобильник и приложил к уху.
– Да, Антон Иванович. Да?! Бегу, немедленно бегу!
– Что, они звонят? – выдохнула Лидия Сергеевна.
– Да, они! – крикнул Сухарев, выскакивая из комнаты.
Мы гурьбой скатились по лестнице вслед за Петром Арсеньевичем, решившим, кажется, поставить рекорд по бегу на короткие дистанции. Взволнованный Руденко ждал нас у своей аппаратуры. Он приложил палец к губам, призывая к молчанию, взял с телефонного аппарата трубку и передал Сухареву.
– Я слушаю, – сказал Сухарев.
– Это папаша Дениса? – спросил мужской голос. Мы услышали его, потому что он негромко транслировался из колонки.
– Да, это я. Как Денис, с ним все в порядке?
– Ну как тебе сказать, папаша… Нормально с ним, в общем-то. Но вот только ты сам прикинь, как себя чувствует пацан, привязанный к стулу. Хреново ему, в общем-то – ни погулять, ни книжку почитать, ни мамку увидеть. Так что ты там давай, думай насчет бабок.
– Что тут думать? – Сухарев напрягся, лицо его исказилось от злости, чувствовалось, что ему отчаянно хочется заорать, и все же он сдерживался. – Мы же договорились! Завтра я положу в условное место десять тысяч долларов, и вы скажете мне, где забрать Дениса.
– Мы передумали, папаша.
– Боже… – Сухарев вытер пот со лба носовым платком, руки его заметно тряслись. – Ну чего вы еще хотите, чего?
– Бабок больше надо. Десять штук – это сопли. Ты чел богатый, сам понимаешь, что десять штук – несерьезно.
– Сколько нужно?
– Сто.
– Чего – сто?
– Сто тыщ баксов.
Сухарев уже собрался сказать «да», открыл уже рот для этого, он и миллион бы им отдал, если бы потребовали, но Родион сунул ему под нос записку, которую срочно накарябал ручкой на бумаге. Сухарев пробежал ее глазами и понимающе кивнул.
– Послушайте, – сказал он, – сто тысяч – это большая сумма. Очень большая, даже для меня. Мне нужно кое-что подсчитать.
– Чего там считать, папаш? Сто штук и есть сто штук. Отдаешь их – получаешь своего сопляка живым. Не отдаешь – тоже получишь, только нарезанным на куски. Понял?
