Демид бросился на пол, острый кол просвистел над его головой. Демид покатился кубарем. Противник работал своим копьем с невероятной скоростью, пытаясь пронзить его, но Демид уворачивался, оставляя на полу пятна крови. Наконец противник загнал его в угол – Лека могла видеть только спину Эдварда. Он поднял кол над собой. Лека завизжала и забилась на своей виселице.
В следующую секунду враг согнулся пополам и полетел спиной вперед, выронив свое оружие. С треском врезался в стену и проломил ее. Последнее, что увидела Лека – его ноги, мелькнувшие в расходящейся дыре.
Демид медленно поднялся из угла, зажимая рукой рану. Лицо его перекосилось от боли и ярости.
– Ну что, теперь ты довольна?
Он снял Леку с крючка и она мешком свалилась на пол – ноги еще плохо слушались ее. Демид расстегнул рубашку, послюнявил ладонь и размазал кровь по тому месту на плече, куда только что воткнулся нож.
– О, гляди-ка ты, зарастает! – На месте раны уже красовался свежий рубец. – Тебе это ни о чем не говорит, голубушка? Ты считаешь, что я уже окончательно перестал быть Защитником, что ты теперь одна такая? Что если у меня нет знака, меня уже можно списывать в утиль? Черта с два!
– Какой знак? Демид, о чем ты говоришь?
– Думаешь, я так ничего и не вспомню? Совсем дебилом стал? Твои мысли – главный источник информации для меня! Ну-ка, что это за шрам у тебя на груди?
– Я же говорила, в детстве утюгом обожглась. Ну Дем, перестань!
Лека попыталась загородиться от Демида, но он отодвинул ее руку, вцепился в край 'шрама' и с треском оторвал его от кожи. В руке его остался искусственный рубец из синтетического материала, какие применяют гримировальцики в кино. А на груди у Леки запульсировал красный ромб.
– Так, дело начинает проясняться… – Демид со шлепком прилепил белый 'рубец' девушке на лоб. – Вставай, амазонка юная. Пойдем, побеседуем с твоим приятелем, если он еще может говорить.
– Дем, подожди… – Лека со стоном поднялась на четвереньки. – Нам нужно обсудить…
– Нечего ждать!
– Он очень опасен! Это Табунщик… Он сидит в его сознании.
– Думаю, что уже нет. – Демид помог Леке подняться. – Не бойся. Не убью я твоего Эдварда. Можешь дальше любовью с ним заниматься.
– Вряд ли… – Лека смущенно улыбнулась. – С ним мне больше не захочется.
– Не беда, найдешь себе другого. Еще круче.
Эдвард лежал на песке, раскинув руки, с закрытыми глазами. Демид наклонился над ним и рванул ворот рубашки. Лека вскрикнула. Черные линии на груди Эда сливались в знакомый рисунок – голову оскалившегося волка.
– Что это? – Демид повернулся к Леке. – Где-то я уже видел такое. Ты должна знать.
– Это Знак Волка. Он появляется у тех, кто служит Табунщику. Демид, ты правда не помнишь этого?
– Правда. Смотри, что делается!
Знак на груди парня начал стремительно бледнеть и уменьшаться в размерах. В ту секунду, когда он исчез, Эдвард открыл глаза.
– Лена… Леночка… Что со мной? – голос Эда был едва слышен.
– Ты натворил много дел, приятель. – Демид присел на корточки рядом с Эдом. – Размахивал ножиком, как Джек-потрошитель. Пришлось тебя нейтрализовать, извини. Ты помнишь хоть что-нибудь?
– Ничего… Карат меня укусил… Может быть, это бешенство?
– Ага… В прошлом веке это называлось бешенством ума. Ладно, Эдвард, слушай меня внимательно. Ты все забудешь. Я отвезу тебя домой. И, как только ты коснешься своей двери, забудешь все раз и навсегда – и меня, и эту девчонку, и эту избушку на курьих ножках. Просто тебя ударили по голове и ты потерял сознание! Понял? – Демид гипнотизировал бедного Эда словно кролик удава, и тот послушно кивал головой.
Едва машина тронулась с места, Эдвард заснул на заднем сиденье. Лека сидела рядом с Демидом, и никак не могла заставить себя посмотреть Демиду в лицо.
– Дем, почему так случилось? Я же все-таки Защитник! Почему ты сильнее меня?
– Давай не будем об этом при нем. – Дема кивнул в сторону Эдвардаса. – Поговорим обо всем попозже.
ГЛАВА 11.
Бывший доктор Лю Дэань и монах-даос, которого звали Ван Дунгун, ушли от мира суетного и поселились в Уданских горах. До того Лю был лекарем и преуспевал в своих делах, но завелся у него некий могущественный враг, неведомый ему, и разорил он Лю, и едва не довел до безумия. К счастью, взял Дэаня под покровительство монах, который принадлежал к земным блаженным, и спас его жизнь, иначе молодой Лю был бы погублен безвозвратно коварным неприятелем.
И поклялся Лю Дэань называть отныне Вана своим наставником – 'шифу', а себя – 'туди', то есть учеником. До встречи с монахом Лю был ревностным конфуцианцем, и не хотел он менять свои убеждения, и обращать свои помыслы к учению Дао. Но Ван убедил его, что нет в том отступления от добродетелей, к коим звал Носитель Совершенства Конфуций, ибо для даоса также нужно выполнять пять запретов, а также десять деяний, в числе которых: почитать родителей, соблюдать верность господину и наставнику, сострадать всем тварям, наставлять неразумных людей и всякое другое. Более того, сказал Ван, что знакомы ему многие чиновники-конфуцианцы, в том числе и высокопоставленные, которые ведут специальные таблицы-'гунгогэ', в которые заносятся добрые их дела. Ибо, как известно, чтобы стать бессмертным на земле, нужно совершить триста добрых дел. А чтобы достичь положения бессмертного на небесах, нужно свершить тысячу двести добрых дел[47]. И напомнил Ван, что и Совершенномудрый Конфуций стремился к постижению Дао – Пути всего сущего, говоря: «Когда чувства удовольствия, гнева, печали и радости еще не проявлены, это называется серединой, когда они проявлены и все соизмерны, это называется гармонией. То, что является серединой, – это великий корень Поднебесной. То, что является гармонией, – это высшее Дао Поднебесной.» Лю, видя такое стремление к земной добродетели, преисполнился уважения к «Дао Дэ Цзя», как именовал монах свое учение.
И начал Лю Дэань приобщаться к Дао Дэ. Монах строг был с ним, и не давал ему поблажек, как и подобает истинному наставнику. Поначалу трудно приходилось Лю, не привык он обходиться в еде лишь вареной тыквой, не привык изнурять свое тело упражнениями, уши его болели от наставлений, а мысли пришли в полный беспорядок, словно голова была набита хлопковой ватой. Но прошло около трех лун – и успехи Дэаня взошли изумрудной травой на поле его трудов. Стал он ощущать в мыслях и в теле легкость необыкновенную, и познал он первую ступень Пустоты. Горести, что тяготили его в прежней жизни, казались ему теперь как бы отстраненными и несущественными. Единственное, что напоминало о прошлом – таинственный деревянный ларец. Но монах Ван не велел открывать его – сказал, что звезды не сложились еще благоприятным для того образом. Пока же зарыл он шкатулку под корнями священного дерева Го, старого и бесплодного уже многие десятки лет, что росло в двенадцати ли
