блаженный Ван оборотился журавлем с клювом из белого серебра. Он схватил мерзкую жабу, но не успел разорвать ее. Ибо Враг расхохотался и исчез вовсе, как горный туман растворяется под лучами утреннего солнца. Страх тут же вселился в сердца людей, видевших эту чудесную битву, и они с громкими криками разбежались в разные стороны. Сказал тогда Ван: 'Не исчез вовсе враг, а вселился в одного из этих людей, и скрылся от нас на время в обычном человеческом обличье'.
Лю был немало удивлен чудесными способностями своего святого наставника, ибо никогда не приходилось наблюдать ему воочию раких необыкновенных превращений. И просил он даоса научить его тому же. На что ответил ему старый Ван:
Молодой Лю пытался добиться от своего наставника разъяснений этой загадки, но даос замолчал, и не сказал больше ни слова. Понял тогда Дэань, что не готов он еще к познанию сущности Врага, не научился еще пользоваться своим Даром, и не достиг истинного совершенства. И снова удалились они к горе Маошань, и вновь вернулись от внешнего к внутреннему.
ГЛАВА 4.
Демид сидел перед телевизором в полудреме, борясь со сном. Ночью его снова начали посещать странные видения – он жил в теле Лю Дэаня, носителя Духа Мятежного в средневековом Китае. А может быть, некий посторонний разум нашептывал ему мистические сказки, прокручивая картинки эпохи Мин, как в кино. Иллюзии приходили к Демиду, едва он закрывал глаза, и отношение его к ним было двойственным. С одной стороны, ему было интересно наблюдать за жизнью Дэаня, он чувствовал себя родственным этому Защитнику – одному из его предшественников. Может быть, действительно существовало переселение душ, столь чтимое в индуизме и называемое реинкарнацией? Дема с трудом верил в реинкарнацию, как человек с традиционным европейским воспитанием. Он предпочел бы умереть раз и навсегда, чтобы не нести в своих грядущих жизнях искупление за грехи, совершенные в нынешней, не очень-то праведной жизни.
Так или иначе, он с удовольствием погружался в жизнь воина Лю, учась у него приемам боевого искусства и духовному самоочищению. С другой стороны, Демид с трудом возвращался к своему обычному, материальному существованию, восставая от сна. Раздвоение личности накладывало отпечаток на его существование – стоило ослабить контроль над собой, и он начинал бормотать по-китайски, с трудом понимал смысл слов и поступков окружающих его людей. Даже желудок его перестроился на китайский лад – обычная для русского человека пища ложилась внутри него неперевариваемым грузом, и лишь чашка риса и кусок вареной тыквы придавали телу легкость и уверенность в движениях.
'Это он – Дух Мятежный, – подумал Демид. – Он опять зашебуршился внутри моего сознания. Помнится, Нуклеус пообещал мне, что какая-то часть предыдущих воплощений может возродиться во мне в виде воспоминаний, и случиться это может в минуты тяжелых испытаний. Так оно и есть. Образ Лю Дэаня появился в моей продырявленной башке, когда я валялся без сознания в реанимации. А потом он пришел мне на помощь – когда я сражался с Табунщиком. Это он, великий фехтовальщик Лю, победил Табунщика – я не уверен, что смог бы проделать снова те умопомрачительные финты в бою на мечах. Стало быть, мне нужно готовиться к новым неприятностям. Дух Мятежный снова подсказывает мне: враг недалеко. Интересно, как он будет выглядеть на этот раз?
– Дем, смотри! – Лека, уже полчаса пытающаяся выловить в телевизоре хоть что-нибудь интересное, толкнула его локтем. – Ты спишь, что ли? Мужик интересно говорит, послушай!
Дема тряхнул головой и обрывки сна разлетелись в стороны. На экране восседали трое: известный городской журналист – маленький усатый человечек в больших квадратных очках, рыжий длинноволосый субъект со сломанной переносицей и отстраненным взглядом, и милицейский чиновник в ранге полковника.
– Который из них интересный?
– Вот этот, с патлами. Отец Ираклий называется. Священник, что ли? Такую речугу сейчас толкнул, я чуть со стула не свалилась.
– Да ну тебя, Лека. Спать я пойду.
– Нет, ты послушай, Дем! Это про преступность. Этот мент ему: 'Не ваше, мол, это дело – с уголовниками бороться! Мы, милиция, делаем это профессионально.' А Ираклий ему: 'Ни хрена вы не делаете! И не сможете сделать, если каждый человек сам борьбу со злом не начнет. А преступность – это, мол, только часть великого зла, которое пожирает нашу мать-Россию'. По-моему, правильно мужик говорит! Да ты слушай, Дем, они только начали.
– …Вот тут-то вы, извиняюсь, нарушаете, так сказать, правовые нормы, – продолжил между тем полковник в телевизоре. – Потому что если каждый будет, так сказать, бороться с преступностью подручными средствами, это что же выйдет? Анархия и беззаконие выйдет, я вам так скажу! Конечно, это замечательно, что вы пытаетесь содействовать Органам в недопущении преступности. Но что вы сделаете, поймавши, так сказать, правонарушителя? В конечном счете приведете его к нам же, в УВД. И в этом мы дадим вам положительную оценку…
– Боюсь, что вы не совсем поняли меня, господин Мочалов. – Отец Ираклий заговорил, и голос его был преисполнен спокойствия. – Мы вовсе не собираемся отлавливать уголовников и доставлять их, как вы изволили выразиться, в 'органы'. Это было бы проявлением чисто формального подхода, свойственного всей нашей системе в целом. Ну, поймаете вы тысячу, даже миллион преступников. Изолируете их от общества, пусть даже навсегда. Но новые миллионы преступников встанут на их место, займут освободившуюся нишу. Ибо суть нашего социума сейчас такова, что он воспитывает негодяев даже из молодых людей с первоначально неплохими задатками.
– Извините, извините! – Полковник, похоже, вошел во вкус жаркой словесной баталии. Журналист пытался что-то сказать, но был отодвинут в сторону молчаливым жестом. – То есть, вы что хотите сказать? Вы критику наводите на тех, кто сейчас выполняет трудную каждодневную работу. По стабилизации, так сказать. А это сейчас все умеют – ругать правительство, президента, милицию. Вот вы делайте что-нибудь конкретное, тогда вы будете иметь моральное право. Как мы делаем. Вот я вам приведу последние цифры…
– Не надо цифр. – Ираклий улыбнулся отнюдь не кротко. – Дело не в количественном увеличении или уменьшении показателей преступности на столько-то процентов. Изменения в нашем обществе может произвести только в корне иная морально-этическая концепция. И концепция эта отнюдь не нова! То, что я хочу предложить в качестве лекарства от социальных язв, старо, как мир. Ибо история человечества повторяет сама себя бесконечно. Россия в теперешнем своем состоянии являет собой типичный пример общества без идеала – без Бога, без царя и героя. Поверьте мне – человек, не верящий в добро, в какой бы форме оно не проявлялось, неизбежно приидет в объятия зла.
– Что-то очень уж неконкретно вы рассуждаете, уважаемый собеседник. – Полковник Мочалов удовлетворенно откинулся на спинку кресла. – Вот вы пойдете к преступнику на улице и будете говорить ему все это? И какой же толк от этого будет, так сказать? Пока вы ему проповедь свою говорить будете, он вас ведь и убить может! Они, знаете ли, церемониться не любят!
– Слова мои обращены не к преступникам. Да, есть среди них люди, способные оставить свою греховную стезю и встать на путь истинный. Но, простит меня Бог, я вовсе не
