что тут не так – может быть, оперативной памяти не хватает? Нет жизни в моих образах, и все тут. Трупы какие-то говорящие. И словарный запас наработан огромный, и жаргонные выражения вводил, и ситуации общения миллион раз моделировал. Все равно с первых слов чувствуется, что общаешься с машиной, а не с человеком. А уж как пошутит – просто плакать хочется! Иногда думаю – выкинуть нужно к черту этот фразеологический синтезатор. Назаписывать стандартных предложений на все случаи жизни – как в метро, на магнитофоне: 'Осторожно, двери закрываются! При сходе с эскалатора не наступайте на свои шнурки!' Гроб с музыкой!
– А у тебя и не получится как с человеком. Потому что слова – это еще не все. Кое-что в твоем компьютере будет отсутствовать всегда.
– Что же?
– Душа.
– Опять двадцать пять, – раздраженно сказал Вадим. – То ему телепатию подавай, то душу в компьютер вкладывай. Где ты видел, чтобы у неживого предмета была душа?
– Всякое бывает. Может быть, твой компьютер живет своей, недоступной нам жизнью и смотрит на нас свысока, как на явления более низкого духовного порядка? Нам никогда не подняться до его уровня – жалким млекопитающим, сделанным из белковых коллоидов и вынужденным ежедневно поглощать огромное количество переработанных останков подобных нам органических существ. А?
– Ха-ха, – грустно произнес Вадик. – Мне очень смешно.
'Вот, значит, как обстоят дела, – Дема переваривал информацию. – Полтора года мы с Петровичем работали в одном учреждении. Он подметал дорожки, жег мусор, да старательно отворачивал свою бородатую физиономию, когда я проходил мимо – чтоб не примелькаться. А я еще удивляюсь, откуда он так много про меня знает. А он пас меня, как овечку – своего будущего преемника. Да заодно компьютер осваивал…'
– Слушай, Вадим. Если в компьютере стерта какая-то информация, восстановить ее можно?
– Раз плюнуть. Ну, правда, смотря как стерта. Если ты просто стер какой-то файл, или даже группу файлов, то я восстановлю тебе все как было. Если, конечно, ты не работал на компьютере после этого. Дело в том, что, когда ты даешь компьютеру задание стереть файл, он просто уничтожает первую букву его названия в головном списке – информация остается на диске, но он как бы делает для себя пометку, что она уже не нужна. Есть специальные программы для поиска и восстановления стертых файлов, типа 'UNERASE'.
– Это ерунда. Такое я и сам могу сделать. Подумаешь, UNERASE запустить. Там дело намного серьезнее. Там, похоже, стоит гигантский блок, типа мощного вируса, и не дает вообще дотронуться до памяти.
– Это интересно… – Глаза у Вадима загорелись. – Жалко, времени сейчас нет. Твой компьютер гробанулся?
– Да. У меня для тебя есть работа – прямо сейчас. Собирайся, поехали.
– Слушай, Дем, давай попозже. Я же тебе говорил – у меня запарка. Через недельку все тебе сделаю.
– Нет, тебе придется бросить все. Заболей, возьми больничный, выкручивайся как хочешь. Работа очень срочная. Я тебе заплачу.
– Да ладно, Дем! Что я тебе, за так не сделаю? Пузырь потом вместе раздавим, и порядок. Но попозже.
– Пятьсот долларов, – произнес Демид. – И сейчас.
– Пятьсот? – Вадик вытаращился на Демида, как на ненормального. – Ты сдурел? Или банк ограбил?
– Что-то типа этого. Ты глазки-то закати свои обратно. Тебе за эти пятьсот еще ох как попыхтеть придется! Поехали. Время не ждет.
ГЛАВА 9.
Лека едва успевала за Демидом. Он бежал впереди и поток ледяного воздуха смягчался, не так резал лицо. Лека знала, что не стоит отвлекаться, думать о том, как трудно бежать и сколько еще километров шлепать по обледенелому тротуару. Тогда бег становится и вправду тяжелым и нудным занятием. Она постаралась привести в порядок свои мысли, упорядочить дыхание. 'Хээй – се… Хээй – се…' Но мысли ее невольно возвращались к Демиду, чьи лопатки неутомимо двигались перед ее носом. Он бежал в майке и спортивных трусах, несмотря на ранние заморозки, и Лека не могла не залюбоваться этой мускулистой спиной. Ей захотелось догнать Демида, остановить его, повернуть к себе лицом, прижаться к нему… Она глубоко втянула воздух, вытесняя из сознания непозволительные слабости.
Интересно, что будет, если она сейчас потихонечку отстанет, спрячется в кусты, а затем и вовсе сбежит от Демида? Ну, то, что он ее найдет – дело ясное. Интересно, как быстро? Час? День? Вряд ли дольше. А скорее всего, сразу почувствует ее отсутствие, догонит и вежливо, но настойчиво вернет на дорожку.
Конечно, она не против тренировок. Сперва она активно сопротивлялась такому насилию над своим телом, но потом с удивлением обнаружила, что привыкла к утренним пробежкам, к обливаниям под холодным душем, к странной китайской гимнастике (вроде бы ничего трудного – плавные медлительные движения, а нагрузка такая, словно штангу толкаешь). Но все же Демид мог бы обращаться с ней и понежнее. Не надо забывать о том, что она девушка, а не боец спецназа. О том, что ей так не хочется вылезать утром из теплой постели, что ей так больно, когда он хладнокровно бьет ее на тренировке ('Не хнычь! Не блокировала удар – сама виновата. Что значит – быстро бью? Я и так еле двигаюсь! Давай попробуем еще разок').
ОНА – НЕЖНОЕ, КРАСИВОЕ, МИЛОЕ СУЩЕСТВО, КОТОРОЕ ТРЕБУЕТ ЛАСКИ!!!
Последние слова Лека произнесла про себя громко, чтобы Демид услышал ее мысли и хотя бы немножко прозрел. Да куда ему прозревать-то! Он и так видит ее насквозь, чурбан бессовестный!
Лека споткнулась и едва не полетела носом вниз. Это было напоминанием от Демида, чтобы не отвлекалась и не приставала к нему по пустякам. Всегда так!
Она не знала точно, какими возможностями обладал Демид, лишь догадывалась, что он старается приглушить свои необычные способности. Контроль над собой порою давался Демиду с трудом – он словно сдерживал вулкан, бурлящий внутри него. Лека чувствовала это отчетливо – медиумические способности детства вернулись к ней быстро, и разговаривая с человеком, она оценивала его уже по-другому. Демид прибег к обычной медитативной практике – научил ее концентрировать внимание, отключаться от внешнего мира, черпать энергию из той магической, пронизывающей все и вся субстанции, которую в Китае называют 'Ци', а в Индии 'Прана'. Дема редко теоретизировал, объясняя ей основы своего мировоззрения. Он был легким в общении, остроумным, и разъяснения его были доходчивыми. И все же Лека чувствовала, что смешливость, человечность, добродушие – признаки какого-то другого, прежнего Демида. Она же все чаще видела Демида хладнокровного, с ледяным отстраненным взглядом, с вежливой, но не эмоциональной улыбкой. Он неожиданно сбрил бороду (объяснил, что допекли Лекины приставания) и Лека поняла, почему он носил ее. Борода маскировала жесткое выражение лица, придавала ему большую человечность. Видела Лека и то, что сам Демид пытается бороться с новым началом, привнесенным в него извне, старается сохранить свою прежнюю сущность. Внутренняя борьба отнимала у него слишком много сил – в компании он мог шутить весь вечер напропалую, ухаживать за девушками (Лека старалась не ревновать), но вечером, дома, он словно покрывался инеем. Часами сидел в кресле с закрытыми глазами, и в это время мысли его были
