– А вы думаете, что между тем и другим нет ничего общего? – произнес, покручивая усы, Дольчепиано.
Его упрямство наконец вывело меня из себя.
– Но ведь мы же отлично знаем, что в момент совершения преступления он был здесь.
– Значит, вы намерены временно оставить Саргасса в покое?
– Само собой разумеется! – сухо ответил я.
И, не желая продолжать разговор, я постучал по столу и велел принести себе абсент.
Дольчепиано, в свою очередь, также приказал подать себе хинной настойки, и мы занялись едой, время от времени бросая взгляд на улицу.
Однако, несмотря на все мое старание избегать взгляда моего спутника, его насмешливый голос то и дело звучал в моих ушах.
– А история с чемоданом?.. А деньги?..
С каждой минутой мое раздражение принимало все большие размеры. Я чувствовал, что итальянец прав, что чемодан и деньги играют во всем этом деле далеко не маловажную роль, но неумение ими воспользоваться заставляло меня относиться к этим уликам скептически.
Между тем пробило двенадцать часов.
– Пойдемте завтракать, – сказал я, подымаясь с места. За завтраком мы почти все время молчали. На губах моего спутника то и дело скользила безмерно раздражавшая меня улыбка. Если бы не его сдержанность, я не удержался бы, чтобы не сказать ему дерзость. Но он делал вид, что не замечает моего настроения, и был по-прежнему любезен.
Окончив завтракать, мы снова вышли на воздух и сели за один из столиков, недалеко от группы моих прежних собеседников, занятых теперь игрой в манилью.
Они громко спорили между собой и, казалось, не обращали на нас никакого внимания, как вдруг один из них обернулся к нам и указал на съезжавший с моста экипаж.
– Смотрите, вот ваш Саргасс. Я впился в него глазами.
Экипаж подъехал к самой реке и остановился. Седовласый колосс соскочил на землю, привязал к дереву лошадь, прошел мимо нас и вошел в кафе.
Я успел его разглядеть. Таким я и рисовал его себе по рассказам хозяина гостиницы в Вилларе. Прямой, как дуб, широкоплечий, с могучими мускулами и огромными руками, он производил впечатление настоящего преступника, столько чисто животной жестокости и зверства было в его низком, изборожденном морщинами лбе, бегающих глазах и сильно развитой, широкой челюсти.
Едва он успел скрыться в кафе, я как-то инстинктивно поднялся с места.
– Надо с ним поговорить, – прошептал я Дольчепиано. Итальянец попробовал меня удержать.
– Напрасно. Вы пробудите в нем подозрение.
– Тем лучше! – возразил я. – Это поможет вырвать у него признание.
И я вошел в кафе. Дольчепиано остался у двери, но я заметил, что он не спускает с меня глаз. Я подошел к столу, за которым уже сидел Саргасс.
– Господин Саргасс? – спросил я.
– Это я! – грубо ответил он.
– Не можете ли вы отвезти меня…
– Я больше этим не занимаюсь!.. – сразу оборвал он меня, опрокидывая себе в рот стакан пива.
– Между тем, – начал я, наблюдая, какое действие произведут на него мои слова, – не далее как в понедельник вы отвозили в Виллар… и даже еще дальше… чемодан господина Монпарно…
Глаза его засверкали. Он инстинктивно поднялся с места и перегнулся через стол, почти касаясь меня.
– Что же дальше? – угрожающе произнес он.
Я сделал шаг назад, но не смутился, так как ожидал встретить с его стороны отпор.
– Вам известно, что чемодан оказался наполненным камнями?
– И вы думаете, что положил их туда я и взял себе товар? – зарычал он вдруг, со всей силы ударяя кулаком по столу.
Я понял, что его надо успокоить.
– Я этого не говорю. Но товар все-таки будут разыскивать. Многие этим интересуются.
– Кто? – зарычал он еще громче прежнего. – Может быть, по-вашему, я и убил господина Монпарно? Думайте, что хотите, мне все равно. Все знают, что я в это время сидел здесь, вот на этом самом месте.
Я это тоже знал, но если это было так, зачем же такое волнение, такой гнев? Человек со спокойной совестью обыкновенно держит себя иначе.
– Что же касается товара, – продолжал он, – то пусть произведут у меня обыск… Я не боюсь… Вот ключ!
Он бросил его на стол.
