– Как не было! – воскликнул я в негодовании. – А взорванный сундук? Как вы это объясните?
– Мы об этом потом поговорим. А теперь послушайте, что я вам скажу, и взгляните на это.
Он опустил руку в карман и вынул оттуда кусок картона и сложенный пополам лист бумаги.
Кусок картона представлял собою бандероль, какую обыкновенно употребляют для посылок модные магазины. На ней стоял адрес Саргасса, извозчика в Пюже-Тенье.
Бумага оказалась счетом одного из магазинов в Ницце на имя того же Саргасса.
– Полный костюм велосипедиста, шапка, фланелевая рубашка, пара чулок для спорта, – прочел Дольчепиано, подчеркивая ногтем перечисленные в счете предметы. – Пересылка была заранее оплачена, как и все вышеупомянутые вещи, что видно из счета. Как вы думаете, этот костюм предназначался Саргассу?
– Само собой разумеется, нет.
– Так! Посмотрите на число. Посылка была отправлена за два дня до совершения преступления.
– Что вы говорите! – воскликнул я. – Значит, он предназначался…
– Сообщнику? Конечно. Этот костюм был у него надет под блузой. Теперь будьте внимательны. В котором часу произошел взрыв в сундуке?
– В шесть часов вечера, – ответил я. – Фитиль мог быть зажжен часов около пяти.
– Следовательно, вор должен был находиться в Ницце уже в четыре часа дня. Между тем мы знаем, что человека в блузе видели в Тине около пяти часов утра.
– После чего его след был потерян.
– Подождите, в восемь часов утра в Везюби появляется неизвестный человек, одетый в велосипедный костюм, толстые вязаные чулки, коричневые с красными и зелеными полосами и обыкновенные тонкие сапоги. Мало того, если на нем уже нет рыжего парика, борода все-таки существует и вполне схожа с бородой человека в блузе. Судебные власти держали это открытие в тайне.
– От восьми часов утра до четырех часов дня он мог десять раз доехать до Ниццы.
– Постойте. В Везюби он садится на трамвай. Едет в течение четырех часов, выходит в Сен-Мартене, нанимает мула и переезжает итальянскую границу. Тут уже мы действительно теряем его след. Но нам это и не важно, так как в то время было уже более четырех часов дня. Из этого вы видите, что он не мог быть в Ницце и вся история с грабежом – одна выдумка.
– Но я сам видел ключ, – заметил я.
– Это доказывает только то, что господин Монпарно, уезжая, не взял его с собой и он преспокойно оставался на улице Пасторелли, – насмешливо ответил Дольчепиано.
– Боже мой! Но кто же тогда положил фитиль? – испуганно воскликнул я.
– Кто? Вы, может быть, догадаетесь, когда я назову вам имя нашего молодца, – бросил он на меня какой-то странный взгляд.
– Прошу вас, не томите меня больше, – взмолился я. Дольчепиано вынул из кармана часы.
– Теперь я могу сказать. Он, вероятно, уже арестован. Это Антонин Бонассу.
На моем лице, вероятно, отразились в эту минуту все цвета радуги.
– Антонин Бонассу? – повторил я, бессмысленно глядя на Дольчепиано.
В моем мозгу мгновенно пронеслись самые ужасные предположения.
Мое самозванство обнаружено. Я заподозрен в убийстве. Итальянец играет со мной, как кошка с мышью, ожидая момента задушить меня своими когтями.
Все последние события: встреча в поезде, комедия с арестом, в которой сознательно принимали участие контролер, агент и главный комиссар, наконец, это посещение гостиницы, осмотр принадлежащих убитому вещей, все это было придумано с одной целью: вырвать у меня признание. Дольчепиано внимательно следил за мной, замечал каждую перемену в моем лице и, видимо, ждал, чтобы я так или иначе выдал себя. Наконец, убедившись в бесплодности своих ожиданий, он решил идти напролом и бросил мне в лицо мое собственное имя.
– Вы подозреваете меня? Вы с ума сошли! Я не виновен! – чуть не вырвалось у меня в первую минуту.
Но меня удержало какое-то новое чувство, внезапно примешавшееся к бушевавшим во мне возмущению и гневу. Я вдруг понял, что сама судьба против меня, что все обстоятельства, от первого до последнего, сложились таким образом, что у меня не было никакой возможности оправдаться. Вокруг меня было столько лжи, неправдоподобия и подтасовок, что я сам не мог разобраться, в чем и где истина.
Я присвоил себе имя Падди Вельгона. Симулировал поездку в Геную. Собирался уехать в Италию, обставив свой отъезд самыми тщательными предосторожностями, что придавало ему вид тайны.
Затем нельзя забывать говорящие против меня совпадения.
Ключ от сундука нашел я.
Марки, компрометирующие нас обоих, и Софи, и меня, принес я.
Как опровергнуть такую подавляющую сумму обвинений?
– Вы шутите! – пробормотал я упавшим голосом.
– Пойдемте! – сказал Дольчепиано, направляясь к двери.
Я последовал за ним, едва держась на ногах. Мы спустились с лестницы и снова вошли в контору. Перед столом, уронив голову на руки, дремал швейцар. Дольчепиано хлопнул его по плечу.
