назначенный на период промысла диспетчером; три научных сотрудника Полярного института - с рюкзаками и сумками; медичка в пальтеце на вате и в белой кроличьей шапочке и еще два журналиста и кинооператор областного телевидения с видавшим виды кожаным футляром со съемочной техникой. Иван Данилович, уминая хрусткий снег теплыми собачьими унтами, объяснил прибывшим, где их разместят, и велел Окуневу проводить гостей в село. А вскоре и сам пошел туда с Томилиным, поручив встречать следующие 'борта' колхозному механику Малыгину. По дороге в штаб, расположившийся на втором этаже правления колхоза, Виктор Васильевич поинтересовался: - Как у вас, все готово? - Все, - заверил Климцов. - А что известно о тюленьих залежках? - В горле Белого моря зверя пока нет, - ответил Томилин. - Данные разведывательных полетов неутешительны. Дрейф льдов из-за ветра не в нашу пользу. Придется выжидать. В просторной комнате с тремя письменными столами и картой горла Белого моря на стене Томилин разделся и сразу, подойдя к телефону, стал звонить в Архангельск. Пока он говорил, в штабе появились еще люди. Они заняли места за столами, разложили бумаги и стали работать. С этого момента управление промыслом перешло к оперативной группе во главе с Томилиным, а Климцову была отведена скромная роль заведующего хозяйственным обеспечением. Между тем на аэродром опустился второй вертолет, за ним - третий, и за каких-нибудь полчаса приземлились все семь машин. Это были мощные 'борта' Ми-8. Шесть из них должны были летать в море, а седьмой предназначался для резерва. Прилет целого отряда авиаторов был для Унды зрелищем необыкновенным и грандиозным, и зрители молча и потрясенно взирали на 'борта', выстроившиеся в ряд до приказа 'На взлет!'
2
На вертолетах, чтобы участвовать в промысле, прибыли бригады колхозников из соседних рыбацких хозяйств. Иван Данилович всех разместил по общежитиям и избам. В штаб в течение всего дня заходили бригадиры - узнать о начале работы, авиаторы - справиться о погоде, обслуживающий персонал - по разным делам. Заглядывали сюда время от времени и журналисты, и кинооператор, средних лет мужчина, боевой и напористый, в полушубке и теплых унтах. Он все напоминал Томилину, чтобы тот не забыл отправить его со звероловами на лед для натурных съемок, необходимых, как он заявил, не только для местного, но и для центрального телевидения. Томилин ничего не имел против телевидения, однако сдержанно отвечал, что это будет, возможно, не скоро, так как промысловая обстановка еще не ясна, и что в первые рейсы оператора брать не придется. Его можно будет взять в кабину лишь в конце промысла, 'под занавес'. Тем не менее оператор продолжал настойчиво напоминать о себе и, видимо, порядком надоел Томилину. - Не подходи, злой буду! - отогнал он чуть ли не в десятый раз обратившегося к нему телевизионщика. Оператор не обиделся и пошел пить чай. Но так как в это время к правлению подъехали упряжки Василия Валея с сыном, чаю попить ему не удалось: он побежал снимать 'для экзотики' оленей. Прыгунов с Вельтманом смотрели в окно и старались определить направление ветра по 'колбасе' на аэродроме. - Колбаса-то задом к нам, - сказал Вельтман. - Нет, передом, - возразил Прыгунов и потер пальцем оконное стекло, изузоренное морозом. - Плохо видите. Задом же! - Да передом! Ветер, значит, с северо-запада. - Нет, с юга. Точнее - с юго-запада. Солнце-то вон где! - настаивал Вельтман. Солнце, действительно, обозначилось среди туч белесым пятном и тотчас спряталось. - Солнце за тучами - к ветру, - заметил Томилин и, подойдя к карте на стене, стал размышлять вслух. - Разведка видела тюленей, но не в крупном стаде, а на одиночных льдинах. Ветром их раскидало по сторонам. Вот здесь, у Конушинских кошек... - И у северо-западной оконечности Моржовца, - добавил диспетчер Прыгунов. Был он высок, тяжеловесен, и половицы под ним жалобно поскрипывали. - Скорость течения тут до двух с половиной - четырех километров в час, определил по карте течений Вельтман. - С утра начнем. Ждать нечего, - решил Томилин. - Сегодня посоветуемся с наукой, а завтра пораньше проведем инструктаж бригад - и по машинам! * * * Как-то в одной из центральных газет появилась заметка о том, что канадские и норвежские зверобои варварски охотились за тюленями, стреляли по ним из огнестрельного оружия с вертолетов. При этом подранки обычно погибали уползали и прятались за торосами, ныряли в воду. Советские зверодобытчики взяли себе за правило: ни одного подранка, ни одного погибшего зверя. В последнее время они стали отлавливать тюленей без всякой стрельбы - руками. Разумеется, не голыми руками, а в брезентовых рукавицах: без них легко поранить руки о ласты. А если в ссадину попадет защитное жировое отложение, то может развиться длительная и трудноизлечимая болезнь - чинга. Брать разрешалось не каждого детеныша, а такого, который по классификации биологов и охотоведов достигал стадии развития 'Б', то есть в такой период, когда матка оставляла уже достаточно выросшего белька, и он начинал линять с хвоста и с носа, превращаясь в серку. В стадии 'Б' у тюлененка появляется новый пятнисто-серый мех, ради которого и ведется промысел. Причем зверя берут с таким расчетом, чтобы изменение цвета шкурки происходило уже на берегу, в вольерах. Иначе серка вместе со стадом выбирается из Белого моря и в конце марта уходит к берегам Гренландии. Ловить или бить взрослых тюленей запрещалось. Таким образом издавна укоренившееся на Беломорье название профессии зверобой изменилось на зверолов.
3
Утром около сотни звероловов из Унды, Ручьев, Инцов и Золотицы собрались в клубе для инструктажа. Тут были только мужчины: женщин теперь нужда не посылала на лед, как бывало в прежние времена. Рядом с пожилыми, но еще крепкими ветеранами зверобойного промысла, вроде Дмитрия Котовцева, находились и колхозники помоложе. Но совсем молодых, таких, как Елисей, было лишь несколько. Утверждая списки бригад, Томилин, руководствуясь соображениями техники безопасности, отсеял многих, говоря, что 'это дело не для безусых'. Сидели тихо, даже торжественно, как бывает перед значительным и ответственным делом, сняв шапки и вполголоса разговаривая. Ожидали Томилина. Тот задержался в штабе, выясняя, где находятся тюлени и какова погода в море, и лишь получив нужные сведения, поспешил в клуб. Томилин сообщил звероловам, что тюлени в горло Белого моря, в район промысла пришли, и хотя залежки расположены далековато, ждать больше нельзя, надо начинать операцию 'Белое море'. Каждой бригаде был придан вертолет и радист с портативной рацией для связи с пилотами и берегом. Бригадиры получили пиропатроны, иначе говоря, ракеты для сигнализации. Томилин предупредил звероловов, чтобы работали на льду только парами, у вертолетов помнили о винтах. - Работать надо быстро и согласованно, по сторонам не зевать, - сказал он. - Промысловая обстановка меняется быстро: вчера видели льдину у Моржовца, а сегодня ее не найти - отнесло уже миль за тридцать...
...Когда Елисей готовился вечером в путь, отец достал из чулана старый заплечный мешок из нерпичьей кожи. Елисей покосился на него. - Рюкзак бы... - Нерпичий мешок лучше рюкзака, - сказал Родион, вынимая из него зверобойный нож в кожаных ножнах. - Держи! Нож этот памятный, можно сказать, родовой. И я с ним на зверобойку ходил. Помню, как первого тюленя ошкуривал... Елисей осмотрел мешок, старательно вытряс из него сор и принялся точить 'родовой' нож о брусок. Отец тихо вышагивал по избе и наблюдал за ним. Вспомнилось, как давным-давно он вот так же сидел на лавке, точил нож, а мать плакала и не пускала его на промысел, боясь потерять... Погибший во льдах муж стоял перед ее глазами. Она опасалась, чтобы такая же участь не постигла и сына. 'Теперь на льду легче, безопаснее, - успокаивал себя Родион. - Техника, радио... Сразу на помощь придут, если что случится'. Августа укладывала в мешок хлеб, галеты, консервы, сахар, соль, термос все, что надо в дорогу. - Ты, мама, на целую неделю еды кладешь, - посмеивался Елисей. - Ведь я вечером буду дома. - Запас не помешает. Тут ведь немного, - завязав верхний ремешок у мешка, Августа положила его на лавку. - Смотри, Елеся, будь там, на льду-то, осторожен... - Да что ты, мама, я ведь не маленький. И не один там буду.
И вот теперь он сидел в зале и слушал Томилина, стараясь все хорошенько запомнить. И еще беспокоился: 'Успею ли сбегать домой за мешком? А вдруг сразу пойдут к вертолетам?' Но к машинам пошли не сразу. Томилин дал десять минут на сборы. Повесив нож на ремень, закинув за плечи мешок и прихватив зверобойный багор, Елисей побежал к месту сбора. Номер машины ему сказали в клубе, и он сразу нашел ее. Мужики грузили в кабину сетчатые мешки, шесты, легкие санки-волокуши из оцинкованного железа. Когда все уложили, Котовцев, назначенный бригадиром, велел садиться. Елисей взобрался по стремянке и занял место у оконца. В кабине было холодновато, но оделся он тепло: ватный костюм, валенки, поверх фуфайки - брезентовая куртка с капюшоном. Вертолет поднялся и вскоре опять снизился за селом возле вольеров для того, чтобы прицепить подвесной контейнер. Потом двигатель опять взревел. Взвихрив снег, машина поднялась и повернула в сторону моря. Елисей прильнул к иллюминатору и увидел избы, правление, клуб, магазин, занесенную снегом реку - все маленькое, словно не настоящее. Но вот село скрылось из виду, началась тундра с редкими темными кустиками, а затем пошла морская равнина, где все белым-бело, ни единой точечки. Елисей оторвался от оконца. Мужики переговаривались, стараясь перекричать шум мотора, смеялись, будто летели не на лед, на промысел, а на свадьбу или на праздник. Елисею тоже стало весело и спокойно. Примерно через полчаса впереди показался остров Моржовец - постоянное место весенних тюленьих залежек. Взяли севернее, углубившись в море. И тут внизу, у кромки льдов, Елисей заметил
