можно сказать, обратную его текучесть, и даже осмеливается утверждать, как И.Бунин, о мире - что 'времени в нем нет'. Пожалуй, последнее и передает существо поэтического взгляда, улавливающего 'точки пересечения' ново-современных явлений с непреходяще-вечными.
В. Б. Но пространство-то и впрямь распадется: в государственном, историческом смысле. Можно ли поэту создать свое мистическое имперское пространство в Отечестве Слова, вне реального географического Отечества?
Т. Г. Да, пространство страны распадется, 'тает'. И это тотальная, не только географическая для нас или государственная трагедия. Приходится духовно удерживать его в себе. Нам, кто знал непорушенное, не сжимающееся, как шагреневая кожа, отечественное пространство, это не так уж и трудно. Но этим надо постоянно заниматься, потому что деструкция пространства - это, как наглядно показал распад СССР, и деструкция психики, этики, эстетики ядерная цепная реакция осыпей и разрух. Так, на большом историческом пространстве великой страны не прижились бы нынешние лауреаты валютных премий вроде мерзопакостника Вл. Сорокина или так называемых поэтов, произошедших от одесского анекдота... Кстати, не уместился на нашем былом пространстве и любимый 'либеральными патриотами' А.Синявский, затеявший 'Прогулки с Пушкиным'. Не уместился в тогдашних душах людей: и был отринут дружно, свободно, вне понуждения и пропаганды. Большому историческому пространству присуща некая непререкаемая теснота. Это именно в нем ('велика Россия...'), оказывается, 'отступать некуда'... А 'Отечество слова' категория космополитическая. Это некий приют для безродных. Для подвешенных в воздухе эмигрантов. К тому ж, от 'Отечества слова', слова, абстрагированного от родившей его земли, - один шаг до другого 'Отечества слова'. Пример тому - В.Набоков, который и впрямь 'словесно одарен'. Впрочем, издавна переселившись именно в 'Отечество слова', он, по-моему, утрачивал Россию, 'русский взгляд на жизнь' (И.Тургенев) даже в русских своих романах.
В. Б. А что вы думаете о 'всемирности' таланта? Может ли большой талант усидеть на своем пеньке, ограничиться им?
Т. Г. Как сказать... Популярный тезис о 'всемирности', провозглашенный Достоевским в его пушкинской речи, не столь безусловен, ибо слит у него с идеей 'перевоплощения своего духа в дух чужих народов'. Это не совсем то, о чем позднее говорил А.Блок: 'Нам внятно все - и острый галльский смысл, / И сумрачный германский гений...' К тому же сам Достоевский отмечает, что пушкинская 'всемирная отзывчивость' 'нигде, ни в каком поэте целого мира' не повторилась. 'Это только у Пушкина', - говорит он. Так возможно ли на 'явлении невиданном и неслыханном' основывать всеобщую 'формулу творчества'?
В. Б. Но Достоевский считает это 'неслыханное явление' пророческим для России и видит в нем - именно в 'совершенно чудесных' перевоплощениях Пушкина - великую 'силу духа русской народности', которая выражается в 'стремлении ко всемирности и ко всечеловечности'. '...Наш удел есть всемирность...' - говорит он, утверждая при этом ее корневые, почвенные основы.
Т. Г. Ну, а Герцен, который задолго до Достоевского отмечал у русских 'большую способность усвоения и пластицизма' ('...нет народа, который глубже и полнее усваивал бы себе мысль других народов, оставаясь самим собою'), усматривал тут '...женственность, недостаток самодеятельности' ('...они не вполне довлеют себе', - говорил он о славянах), - то есть палку о двух концах, а не безусловную силу... Во всяком случае, когда Достоевский восхищается пушкинским, как ему кажется, 'свойством перевоплощаться вполне в чужую национальность' (то есть не оставаясь самим собою!), это похоже уже на разговор о восторженной ассимиляции и 'русской народности', и личности величайшего русского поэта.
В. Б. Что же предлагаете вы?
Т. Г. Если сказать броско, - не сводить Пушкина к другому юбиляру этого года: к 'набоковщине'... А главное: не следует видеть императив для художественного творчества там, где Достоевский занят не 'философией творчества', а в широком смысле национальной философией и психологией. Или же - строит свой, христианский миф о 'великой тайне' Пушкина, со всеми достоинствами, но и с издержками страстного, может, и исступленного, такого строительства.
В самом деле, отчего же поэт, хоть бы и большой, непременно должен перевоплощать свой дух 'в дух чужих народов', 'врастая' то в один, то в другой национальный костюм? Тут ведь есть и что-то от попытки уподобить призвание поэта - профессии актера.
В. Б. Что же тогда 'всемирность' таланта - или вы сомневаетесь в ней? Может быть, довольно для нашей поэзии имперского пространства России, которое, предположим, будет восстановлено?
Т. Г. Имперское сознание тем и характеризуется, что 'интегрирует' в свою империю весь мир. Всякий 'Рим' обратно читается как 'Мир'. Помните, в 1993 году я писала: 'Но был весь мир провинцией России, / Теперь она провинция его...'? Это и есть формула имперского сознания. И тут же формула 'утраты Империи'... Хотя применительно к нашей стране уместно, конечно, - пушкинское, замечу! - слово 'СОЮЗ', а не это, слишком 'бряцающее', - 'Империя'...
Так что 'всемирность' нашей поэзии, или, как вы выражаетесь, 'имперское пространство' ее, - это, в ощущении, одно и то же.
Что же касается 'всемирности' конкретного таланта, то суть, конечно, в сиянии 'всемирных идей', о каком вскользь говорит в связи с Пушкиным Достоевский, увлеченный все-таки самими по себе духовными 'переодеваниями'. Между тем как эти 'переодевания' или 'перевоплощения' целесообразны лишь как средство, одно из возможных средств, для донесения 'всемирных идей'. Но последние могут быть извлечены и из 'своего пенька'. Здешнего, родного для поэта...
В. Б. Даже самого 'малого', провинциального?
Т. Г. Удалось же это, не сходя со 'своего пенька', Сервантесу в 'Дон Кихоте'. Да и в кризисной-то уже Испании... А представим, что Гете написал только 'Фауста', без всяких 'Западно-восточных диванов'... Что же, автору немецкого 'Фауста' нам пришлось бы отказать во всемирности? Тому, кто на местно-германском (в раздробленной Германии) материале дал, по слову Тургенева, одну из 'коренных особенностей человеческой природы'?.. Точно так же именно сияние 'всемирных идей' надо бы первым делом следить во 'всечеловечном' нашем Пушкине. Он всемирен, на мой взгляд, и в 'русско-пейзажных' 'Бесах', и в 'петербургской повести' 'Медный всадник'...
В. Б. Кажется, в этом вашем рассуждении есть что-то выгодное для наших поэтов: не надо узнавать весь мир, 'чужой мир', колесить по планете...
Т. Г. Выгодно - быть гением! Ну, чем не всемирен 'маленький' лермонтовский 'Парус', лишенный колоритно-национальной какой-либо экзотики?.. Чем не всемирны стихи Ф.Тютчева, обращенные к Денисьевой?.. Или 'всемирность' русской лирики исчерпывается пушкинской песней Мери из 'Пира во время чумы': 'А Эдмунда не покинет Дженни даже в небесах' - этим или подобными же 'перевоплощениями в чужую национальность', которыми заворожен был Достоевский?
Впрочем, можно привести и более крайние, чем Лермонтов и Тютчев, примеры. Так, решусь утверждать, что сияние всемирных идей обнаруживается и у столь 'узко-национальных', воистину не покидавших здешнего 'своего пенька' русских гениев, как Грибоедов или Некрасов. Я имею в виду 'такой многогранный кристалл человеческого духа, как 'Горе от ума' (определение замечательного нашего эстетика, философа М.А.Лифшица), а также некрасовские 'Рыцарь на час' или 'Последние песни'...
Я начала с Сервантеса, но известно, что не сходил со 'своего пенька' и гений братской нам - украинской - литературы Тарас Шевченко. И если ваша газета недавно устами одного литератора высокомерно назвала этого национального гения 'хамом', то я пользуюсь случаем защитить достоинство русско-славянской 'провинциальной' культуры в ее всемирном именно значении. У Шевченко были огромные основания для той сатиры, что содержится в поэме 'Сон', раздражая сегодняшних наших 'царистов'. И он, конечно, во многом перекликается с некрасовской 'музой мести и печали', так же, увы, не слишком привечаемой сегодня... Поэт - величина иная и неизмеримо большая, чем, например, член Монархического союза или 'романовской' партии.
В. Б. Похоже, мы возвращаемся непосредственно к теме свободы поэта, к теме 'тайной свободы', которую поэт сам себе берет.
Т. Г. Без которой он - не поэт, а лишь 'благонравный' верноподданный. Хуже того - хамелеон, послушно меняющий партийную окраску.
В. Б. Но проблема 'всемирности' таланта все-таки неизбежно обращает нас прежде всего к Пушкину.
Т. Г. Пушкин, конечно же, был 'гражданином мира' при всей своей русской душе и глубокой народности
