Батальоны просят огня

в траншее вскочили с глухим шумом. Ермаков, сдвигая на грудь автомат, предостерегающе скомандовал: - Ни одного движения! Тихо! Вдоль траншеи, негромко переговариваясь, шли люди в тускло блестевших плащ-палатках, приседали, заглядывали в разрушенные блиндажи, там мигали фонарики. Потом кто-то позвал совсем рядом: - Felix, Felix! Komm zu mir! Sie schlafen! (1) Трое возникли на бруствере, и один из них, приседая, показал вниз, в траншею, - кажется, это было то место, где лежали убитые братья Березкины. Затем вздернул автомат, засмеялся и выпустил длинную струю пуль. В следующее мгновение эти трое упали. В руках Ермакова и Жорки одновременно затряслись от очередей автоматы. - За мной! Вниз!.. - --------------------------------------(1) Феликс, Феликс! Иди ко мне! Они спят! Девятнадцать человек выскочили из тупика и покатились, падая, прыгая, скользя по обрыву высоты вниз, к реке. А вверху остался лишь Жорка Витьковский с двумя солдатами, фамилий которых Ермаков не знал. Он успел им крикнуть: 'Прикрывай до реки!' Все было липко, размыто, скользко от дождя, он падал на обрыве несколько раз. И только в моменты падения его неоглохшее ухо улавливало стрельбу наверху. - Вперед!.. Вперед!.. Этот крик бился в его горле, заглушал все. Ермаков увидел черную воду, черные кусты, глянцевитую полоску размытой глины на берегу. Огненные мухи метались в кустах, резали ветви, влипали в вязкую глину. Он ничего не понял: была сплошная стена красных мух, они приближались наискосок, навстречу, сверху и слева, со стороны деревни. Красный чудовищный рой, свистя и взвизгивая, несся над рекой, над берегом, и он вбежал в это свистящее сверкание, видя только глянцевитую полоску глины, которая мчалась ему навстречу, и слыша только свой голос незнакомый и страшный: - Вперед! Перед самым стволом автомата появилась широкая и согнутая спина. Его обогнал солдат. Ермаков почему-то отчетливо заметил оторванный мотавшийся хлястик на металлической пуговице, заляпанные глиной распустившиеся обмотки, которые, змеями извиваясь, хлестко били солдата по ногам. Внезапно странно споткнулись, подкинулись обросшие ошметками ботинки. Солдат исчез. И тотчас земля, качаясь, бросилась в лицо Ермакова, он с размаху упал, налетев на большое, жесткое тело. Цепкая рука схватила его за полу шинели, дернула к себе, помутненные зрачки, изумленно расширяясь, старались найти его глаза, и ему послышался прерывистый хрип: - Не спеши, капитан. Все на том свете будем... - И, выпустив полу его шинели, солдат схватился за грудь, выдавил с кровавой пеной горестно усмехнувшихся губ: - Только в разное время... Сплошная багрово- красная метель сверкала, звенела, неелась над Ермаковым, застилая небо. Впереди никто не бежал к берегу, он оглянулся, увидел позади лишь несколько человек. Они ползли. Они почти бежали ползком. И еще он увидел: оттуда, сверху, из траншеи, где оставалось прикрытие, захлебываясь, хлестали по берегу, по ползущим людям немецкие автоматы. - Вперед!.. Вперед!.. Он вскочил и, сделав несколько шагов, снова оглянулся. Люди ползли. Сердце поднялось, билось где-то возле горла. - Впере-о-од!.. - закричал он диким голосом и вскинул автомат. Впере-од!.. Встать! Люди вставали и падали. Их тянула земля. Он скачками подбежал к реке. Он не почувствовал холода воды. Она глухо и плотно ударила его выше коленей, облепила ноги путами. Преодолевая ее силу, задыхаясь, он бежал сквозь перекрещенные, спутанные, визжащие трассы, он стрелял из автомата, выкрикивая ругательства, а сердце, застрявшее в горле, независимо от его воли отчаянно ожидало острого удара в голову и падения в воду. 'Вот это, я боюсь умереть...', - мелькнуло у него. Все: вода, небо, тот дождливый, серый берег - гремело, бурлило, колыхалось перед глазами и мчалось вкось, как в бредовом жару. Кто-то упал рядом, нелепо вскинув подбородок, протянув вперед руки, выронившие автомат. Солдат без оружия, возникнув худенькой мальчишеской спиной, на которой подпрыгивал тощий вещмешок, обогнал Ермакова, зажимая простреленную кисть окровавленной пилоткой. И вдруг, раскрыв удивленно рот, выкатив испуганные глаза, мягко осел в воду, и она сомкнулась над ним. Ермаков уже не бежал к приближающемуся берегу, а шел, пошатываясь, его валило с ног течение. Он хрипел: - Вперед! Он зацепился за глинистый берег, лег на него грудью, закинул ногу и медленно на слабеющих, дрожащих руках вытянул тело из воды. Он не мог встать. Не было сил. Он не мог передохнуть. Он чувствовал, что лежит на берегу перед немецкими танками и нет воли сдвинуться с места. - Товарищ капитан! Ранены? - закричал кто-то над самым ухом, и тут он смутно увидел искаженное тревогой бледное лицо Жорки и вблизи его лица - мокрый немецкий автомат, придавленный к земле синими пальцами. - Вперед, Жорка... в лес, - выдохнул Ермаков. - Где остальные? Где остальные?.. - Здесь Скляр! - закричал Жорка, мотая головой и отплевываясь. - Вон остальные! Гляньте! Ноль целых!.. Ермаков, стиснув зубы, стал на одно колено. Несколько человек карабкались на берег, впиваясь обессилевшими локтями в глину, упираясь в нее подбородками. Пули красным роем вились над ними, полосовали по воде. - В лес! За мной! В лес! Какие-то люди выбегали им навстречу, появляясь и пропадая меж копен. С ревом и грохотом выросло громадное тело танка, из открытого люка лучами выбивался свет, - взвизгнул над головой вихрь пулеметных очередей, окатило, как горячим паром, гарью бензина. Из-за танка, путаясь в треугольной плащ-палатке, боком выскочил человек, присел, вздернул автомат. Ермаков первый нажал спусковой крючок, и в тот же миг мимо уха промчалась шумящая радуга. Вновь надвинулось впереди огромное туловище танка. Два человека лежали на броне, и один прицельно стрелял сверху, другой прокричал что-то, взмахнув рукой. Потом они исчезли. Ермаков задел ногой за мягкий бугор, заметил пулемет, окоп, белое лицо в нем и выпустил в это лицо всю очередь. - За мной! Не отставать! И сразу стало темно, влажно, непроницаемо глухо, будто забило уши ватой. Как в сыром колодце, Борис бежал, захватывая ртом воздух, тяжело спотыкаясь, - сучья, колючие ветки острой проволокой цеплялись за ноги. Сзади вразброд каркали автоматы, но этот звук, угасая, скользил мимо сознания, кровь толчками стучала в висках, и единственное, что он твердо осознавал сейчас, было - прорвались в лес. 'Я вывел, кажется, я вывел людей', - подумал он, и вдруг пустынное безмолвие затопило все вокруг, сдавило его, как песчинку во тьме. Он не услышал топота ног, движения за собой: никто не бежал за ним. Позади никого не было. Он был один. Тогда, обдирая о кусты руки, он повернул обратно к опушке, где замолкли отдельные очереди, и, расслышав хруст кустов в темнеющем сумраке, вскинул автомат, прохрипел: - Кто идет? - Товарищ капитан? Я это... Вы куда? Там фрицы! - Жорка?! Где остальные? Где? - Полегли под танками. Бежали за вами, а потом... Они стояли, прерывисто дыша друг другу в лицо. - Я искал Скляра. Я видел Скляра, - говорил Жорка. - Я бежал за вами. Он отдал сумку Бульбанюка. Вот смотрите. Я видел, как он... Он успел в лес. - Где остальные? Не может быть! Прорвался же кто-нибудь? - Я видел Скляра, я видел, - повторил Жорка и, настороженно прислушиваясь, тихонько добавил: - Товарищ капитан, нам идти надо... - Не может быть! Прорвался же кто-нибудь! - с тоской повторял Ермаков. - Прорвался же кто-нибудь!.. - Я видел Скляра. Поискать бы его... Было темно, их душила застоявшаяся горькая прель гнилых папоротников. Ермаков сказал чужим голосом: - Да, идем... - Подождите... - Что? - Говорят. Впереди говорят. - Где говорят? Бредишь, Жорка? Идем! - Подождите. Говорят. - Жорка весь напрягся, подался вперед и неожиданно негромко и внятно окликнул: - Скляр! - И позвал громче и решительнее: - Скляр! Сюда! - Что ты слышишь, Жорка? - Тихо, слушайте! Оба замолчали, вслушиваясь в густую тишину черного леса, в слабый лепет капель среди мокрых листьев, - недалекие людские голоса донеслись до них и угасли. - Скляр! - снова позвал Жорка. - Скляр, сюда! Скля- ар! Молчание застыло между ними и теми голосами, что всплыли и оборвались в сырой чаще осеннего леса. - Скляр! - уже в полный голос крикнул Жорка. - Сюда! Давай сюда, чудак! Это мы! Им почудилось: испуганное эхо задело ветви, и рядом посыпались капли с утихающим, струящимся шумом. Кто-то, казалось, опасливо шел к ним через кусты, едва уловимо похрустывали под ногами опавшие листья. - Скляр! И внезапно отчетливый и напряженный голос ответил из кустов: - Я-а!.. Жорка тихо, обрадованно засмеялся и, суматошно ломая ветви, бросился на этот близкий, неуверенный голос; в ту же секунду оглушительный треск распорол тишину, и Ермаков увидел, как Жорка с разбегу натолкнулся на что-то огненное и острое, вылетевшее ему навстречу в грудь. - Жорка! Наза-ад! - бешено закричал Ермаков, падая на землю, и услышал в ответ прежнюю затаенную тишину. Лишь осыпались, невнятно перешептываясь, капли в чаще. - Жорка! И тот же голос, отчетливый и напряженный, ответил протяжно из кустов, где струились капли: - Я-а! Косточка указательного пальца сама собой впилась до онемения в спусковой крючок, автомат яростно заколотил в ключицу, как живой, и тотчас смолк - весь диск вылетел единой длинной очередью, а палец еще торопил, дергал крючок... Ермаков очнулся в таком тягостном, в таком душном, цепенеющем безмолвии - не мог перевести дыхание; оглушали глухие удары сердца. Ничего не видя, он встал, ощупью прошел к кустам, где натолкнулся на свою смерть Жорка, и так же ощупью нашел его. Он лежал лицом вниз, приникнув грудью к земле, в странном объятии раскинув руки. Ермаков охватил его за обмякшие плечи, осторожно положил на спину, назвал по имени с открытой и ненужной сейчас нежностью. Жорка, постанывая, еще дышал жарко и часто, но Ермаков, прикоснувшись на его груди к чему-то горячему, вязкому и влажному, понял, что все кончено с белокурым, отчаянным, веселым ординарцем командира