- Как видите, мистер Хейт, вместе со своими предками я пашу и землю, и облака. Так что вам тут нравится? - спросил Демидов, не без занозистого интереса наблюдая американца, обегающего цепким взглядом пейзажи. - Ну, я вижу, эти пейзажи вам не по цене. Самый дешевый десять тысяч баксов, как говорят сейчас. Посему в память о посещении моей мастерской дарю вам вот этот мотивчик. Для вашего музея. И мы квиты. Андрюша, заверни, голубчик, в бумагу и перевяжи шпагатом.
Андрею нравился этот пейзаж - набухшее, медное в морозном пару солнце сквозит в инистых ветвях сплошь белой березовой рощи - и в душе не одобрил широкий жест деда. Вокруг Демидова сгрудились гости, заглядывая через плечи американца, державшего в жилистых пальцах небольшой, отдающий русской стужей пейзаж. Опять возникли трое нетрезвых художников, задрав бороды, дыша водкой в затылки столпившихся, зашептались осипшими голосами: 'Старик с ума сошел. Подарил шедевр. Маразм и пущание пыли в глаза. Охренение перед иностранцем, что ли?'
- Я оч-чень благодарен, господин Демидов, - выговорил мистер Хейт. - Но я хотел бы покупать ту большую картину 'Гибель России'. Так называется?
- У меня нет такой картины, - отрубил Демидов и сделал вид, что не понимает, о чем идет речь. - Какая еще к черту 'Гибель России'? Где?
Мистер Хейт быстро обернул голову к картине:
- Эта.
- Во-первых, не 'Гибель России', а 'Катастрофа'. До гибели еще не дошло. Россия - страна непредсказуемая. Во-вторых, картина не продается по причине ее незаконченности, а закончу я ее тогда, когда одной ногой буду стоять в могиле. В-третьих, никак не допру скудным умишком, почему камень преткновения - именно эта работа? Выставите ее в своем музее, и американцы будут задыхаться от злорадства, что русский народ раздавлен, и об этом пишут сами русские художники? Так, что ли?
- Нет, нет, господин Демидов, - вскричал мистер Хейт. - В вашей картине очень такое!.. Это русская панихида. Это смерть. Я люблю и уважаю Россию, мистер Демидов. Я очень... Это гробница народа. Это грустно...
- Гробница? Фу ты, ну ты!.. Демидов фыркнул с такой зверской свирепостью, что Игорь Григорьевич принялся поправлять галстук.
- Ну-с, если вы любите и вожделеете видеть в моей картине гробницу народа, то в первую очередь - это моя личная гробница! Я хочу быть народом, мистер Хейт! Если вы желаете видеть панихиду по России, то я буду молить Бога дожить до тех дней, когда со страшным грохотом и воплями лопнет и ко всем хренам развалится американская империя! Со всем вашим мировым грабежом и жандармскими правами человека, которые есть бардак, вранье! Ваши проповедники говорят, что американцы народ богоизбранный. Это так же верно, как чихание мыши назвать революцией. Дьявольщина в чистом виде! Я не могу вам ответить любезностью. Я не люблю Америку!.. Панихида! Гробница! Черт знает что!
- Егор Александрович, - шепотом остановил Игорь Григорьевич, умоляя. Я вас очень прошу. Мистер Хейт не самый плохой американец...
- Плевать я хотел на то, кто из нас хороший, а кто лучший, - продолжал издавать фыркающие звуки Демидов, перекатывая свои грозные смоляные глаза на американца. - Именно ваша Америка, страна фальшивой бодрости и машинно-деловых роботов, - именно ваша страна паскудно разваливает Россию! И всякая наша предательская сволочь изнутри, пятая колонна, как вам известно!
Мистер Хейт, обороняясь, оттолкнулся от воздуха обеими руками, выставив ладони, в то же время обнажая сплошные зубы, которые должны были означать улыбку.
- О нет, не так, мистер Демидов! - заговорил он тоном дипломатического несогласия, в котором сквозила тонкая насмешка. - Как это не обидно сказать? Не американцы... Русские предали русских. И это их слабость... и в конце концов гибель... Это ваше поражение...
- Ох вы, шекспировский могильщик! - захохотал Демидов. - Ишь как! А мне позвольте доложить вам, уважаемый мистер Твистер, что киношный 'хеппи-энд' в жизни не бывает! Не тратьте наивных надежд на поцелуи победы! Ваши штаты утверждают во всем мире свою власть, похожую на жестокость сутенера! Какое это к дьяволу демократическое государство, да еще богоизбранное! Вот вам: Ирак, Босния, Россия - везде, где кровь и грабеж, там ваш американский запах! Лопнете, треснете, как воздушный шарик, - дай-то Бог, поскорее! Лопнете с большой вонью - под аплодисменты всего мира и останетесь вне памяти! Почему? Да потому что изгадили весь мир, и мир вас люто ненавидит! Погибнет Россия, погибнет и Америка, да и вся Европа дружно загниет, как червивый банан! Вы талдычите про панихиду по России, а это панихида по Америке!
- Нет, вздор! - воскликнул мистер Хейт, весь заостряясь. - У русских остался талант художественный, но... но нету таланта воли, силы... нету сил у русских времен упадка... Русский характер деградировал...
- Да я вижу, вы диспутант, а не овечка от искусства! - загремел Демидов. - Ну, давайте, давайте всласть поругаемся, выясним наши милейшие отношения, без дипломатического слюнтяйства. Для этого у нас был министр иностранных дел Козырев, который обмазал слюнями весь Запад и всю Америку! Образцовый слуга народа! Так что же? Русские деградировали, потеряли волю, силу и прочее? А ну-ка, попробуем, мистер Хейт, сначала старым запорожским способом, а? Подержи-ка, Вася, ценные вещи...
Демидов сунул оторопевшему Василию Ильичу бутылку и рюмку и с бесовской задиристостью, шевеля бровями, начал засучивать правый рукав куртки, обнажая совсем не стариковские бицепсы, по-молодому, пожалуй, даже хвастливо поиграл ими, и Андрей, зная непредсказуемость деда, подумал: 'Ну, дедулю понесло. Что же он сейчас отчебучит? Переиначить он себя не может и не хочет'.
- Егорушка, оставь мистера в покое, не пугай ты иностранцев молодечеством! - взмолился Василий Ильич, неудобно прижимая бутылку к груди. - А то, понимаешь, создаешь международный скандал.
- Не надо это, - жалобным шепотом выдохнул Игорь Григорьевич. Господи, пронеси...
- Если пронесет, примите закрепительное. Лучше - камфара-рубини, посоветовал Демидов.
И по-медвежьи двинулся к столу с закусками, где разом замерли, перестали жевать, сказал чрезмерно успокоительно: 'Минутный антракт, господа', - после чего раздвинул вправо и влево тарелки и рюмки, протер освобожденное место салфеткой, прочно поставил локоть на край стола и глянул на мистера Хейта мерцающими веселым вызовом глазами.
- Прошу! Сейчас и убедимся насчет таланта воли. Ну! Кто чью руку положит?! Я одинокий пахарь и одинокий солдат. Танков у меня нет.
В мастерской притихли голоса, среди гостей вспыхнул смешок и смолк, все смотрели на американца, вероятно, предполагая, что тот ответит шуткой (так подумалось и Андрею), но было странно видеть, как желто-меловой бледностью покрылось лицо мистера Хейта, как узкий рот его собрался в скобку, после чего он деловито снял пиджак, откинул его на гипсовый бюст Бетховена и сейчас же стал расстегивать запонку на правом рукаве. Его фигура, обтянутая белой сорочкой, показалась прямой, мускулистой, жесткой, как железный стержень. Он засучил рукав на жилистой руке, подошел к столу, нервно произнес:
- Таким способом вы хотите победить Америку, мистер Демидов? Вы можете своими бицепсами руку мне сломать, но... так Америку не победите. О нет...
- Дедушка, к черту эту игру, - заговорил Андрей со сдержанным раздражением. - К чему тебе нужно изображать ой ты гой еси добра русского молодца? Ты ничего не докажешь мистеру Хейту, тем более - он трезв, а ты немножко напозволял.
Впечатлительный Игорь Григорьевич в полуобморочном состоянии вскричал потрясенным голосом:
- Разумеется, разумеется! Ради Бога, не надо силы, не надо ничего доказывать друг другу неинтеллигентными методами! Мы ведь цивилизованные страны! Мистер Хейт! - Он бросился к американцу, развеивая по плечам волосы. - Нам пора ехать в мастерскую Коржева. Он ждет нас в двадцать три тридцать. Мистер Хейт, я возьму подаренную вам картину, а вы, умоляю, умоляю, надевайте пиджак! Вы, простите, не передумали? - заискивающе он закивал Демидову, не решаясь взять картину, еще не упакованную Андреем.
- Какого дьявола! - Демидов выпрямился у стола и, довольный произведенной суматохой, взглянул на мистера Хейта, зябко поеживающего плечами. - Все! Кончено! Я вас не задерживаю, господа хорошие! Хотя жаль! Как известно, янки уважают только военную и физическую силу. И боялись до сих пор одну- единственную Россию. Не так ли, мистер Хейт? - спросил он, опуская рукав куртки. - Правда, наш малопочтенный президент отлакировал языком ягодицы... то есть поясницу американскому коллеге и
