- Дайте мне этого, который Васьков... Впрочем, пусть зайдет в конце дня.
- Сотрудники были распущены, газета закрыта, - проговорил Андрей, переждав телефонный разговор. - Я ушел раньше, по собственному желанию. Не понял вас, что значит 'крайних убеждений' и 'советского изобретения'?
- По собственному желанию, - бесцветно повторил главный редактор и подался к столу, принялся с громким шелестом перелистывать страницы журнала, чем-то вдруг раздражившего его. - По собственному желанию. По собственному желанию, - начал повторять фразу Андрея, по-видимому, полагая, что механическое повторение есть знак разъедающего остроумия. - И раньше. И раньше. По собственному желанию. Все происходит по велению Бога. А ваша газета обанкротилась по весьма очевидной причине - она вне времени. Она наяривала цыганочку и трепака с большевистским приплясыванием в сапогах, заговорил он, подвижно кривя розовые губы и не поднимая глаз от журнала. Ваша бывшая газета достойна исторического плача, ибо все вы - политические неудачники, архивные экспонаты с обломанными деталями из пыльных шкафов Музея революции... Красная игра кончена, молодой человек.
- Что за идиотизм? Вы здоровы? Не замечаете, что вы разговариваете со столом? Изливаете желчь на какой-то женский журнал! Говорите в лицо, не пугайтесь! - произнес Андрей, уже не сдерживаясь, и заставил себя дерзко засмеяться. - Подымите голову, господин редактор, над вами встало солнце демократии и свободы!
За просторными окнами обставленного импортной мебелью кабинета, в солнечном туманце смога сложно гудела внизу улица - и все там было обыденно, неразрушимо, как и этот ровный пробор главного редактора, разрезающий ниточкой набок зачесанные волосы.
- Что? Как? Вы решаетесь издеваться и глумиться над святыми понятиями? Вам бы не стоило устраивать цирк в вашем положении! Мне жалко вас, неудачливый мальчик, потому что вы запачкались в красной краске и лишили себя перспективы. Советская карта навсегда бита, и вы выведены из игры. На столетие, милый мальчик, по меньшей мере. На столетие!
Суженные глаза главного редактора, ставшие заледенелыми, поползли вверх от стола, посмотрели с таким пренебрежением, его подвижные губы с таким неприятием выговорили 'Советская карта бита', что в этом дохнувшем холоде почудилось Андрею победное торжество над поверженным временем.
- Вы, полагаю, помните слова нашего всенародно избранного президента: с коммунизмом отныне покончено, - договорил раздельно главный редактор, постукивая кончиками пальцев по зеркально блещущему краю стола, отражавшему пальцы, и счел нужным поиграть словами: - Покончено, прикончено, закончено. Закончена и наша аудиенция, господин... виноват, товарищ Демидов.
- Благодарю, вы были очень искренни, не товарищ, а господин... Трегубов, кажется, так ваша фамилия, - не без яда сказал Андрей. - Я хочу, чтобы вы знали: я никакого места у вас не просил. Грязь какая-то в вашем кабинете! Я ошибся адресом, не в ту дверь попал. И если бы вы сами предложили мне работать с вами, я отказался бы с омерзением. Я не смог бы работать в публичном доме. Даже если бы подыхал с голоду. Привет, господин демократ! Ваша победа несет ликующую убогость. Ну, жму!
- Как? Как вы смеете, наглец? - выкатил глаза главный редактор.
- Смею, как видите. Вторично жму с большим чувством.
И он с пародийной театральной галантностью помахал рукой перед полом, будто шляпой, украшенной перьями. Он не смог бы сейчас трезво объяснить, почему сделал эту клоунскую выходку. Однако в состоянии вспыльчивости и гнева бывали минуты, когда некая слепая сила зажигала в нем непредвиденное действие, не подчиненное логическому разумению, над чем он смеялся потом.
Андрей быстро шел по коридору процветающей редакции, мимо обитых белой кожей дверей, не пропускающих - как из операционной - голоса сотрудников, и, еще не остыв, думал с иронической веселостью:
'Дед, во мне говорит дед. А чего, собственно, я должен опасаться? Я без работы, вольный, как ветер, и свободен от начальства, как птица'.
- Сейчас непонятно, кто и куда идет и под каким флагом орет о верности народу. Патриоты многозначительно сморкаются в кулаки, демократы красуются в одежде вранья, брызжут слюной на трибунах. Все полетит в бездну, если мы будем продолжать пятиться! Как в сорок первом! Нет, братцы, зло не вернется добром. Тут Лев Толстой ба-алъшого дал маху, как и со своим тряпичным непротивлением!
- Не трогай, Виталий, Толстого. Мы думаем, что живем, а сами наполовину мертвы. И все гораздо хуже, чем в сорок первом.
- И ты, Станислав, считаешь, что в перестроечной катастрофе вся русская цивилизация погибнет к чертям собачьим?
- Очень похоже. Не злись и не кривись, Виталий. Я - тоже умею. Так вот. Только после катастрофы оставшиеся в живых поймут, кто мы, зачем мы, кто мы были и кто мы есть. А реальность такова: заблудшие, равнодушные, слабые, ложь принимаем за правду, тьму за свет, продажную гадину за святого. Наши советы друг другу, как спастись, не дают надежды.
- Чего конкретно боишься, Станислав? Говори конкретно!
- Того, чего и ты, Виталий. Младенческой доверчивости. Смертельной, как наркотик, формулы 'авось, небось да как-нибудь'. Прибавь к этому вожделенные мечты о манне небесной. Ожидание дармового пособия от богатого дядюшки. Авось рай земной и преподнесет на хрустальной розеточке.
- Спятил или тебе хоботом по голове врезали, русофоб хренов! Ты шесть дней в неделю сочувствуешь патриотам, а в воскресенье молишься за дерьмократов?
- При слове 'народ' не истекай любвеобильными слезами квасного вкуса. Не умиляйся, Виталий! Надо быть реалистом и согласиться, что уже нет русской нации, какой мы ее воображаем. За десять лет ее растлили, развратили... А бездарные гауляйтеры в правительстве превратили народ в нищих и многих, прошу прощения, в эластичноспинных. Не великая нация, а вроде вымирающее население - разрозненные группки челноков, спекулянтов, бомжей, проституток и инфантильных дураков! Настоящих русских остался островок. Островок! Заменили русскую душу обесцененной бумажкой, на которую и купить-то ничего нельзя!
- Крепко хватил, Стасик! Дал шороху! Хоть стой, хоть ползай на карачках! Хоть крой матом, хоть 'Лучинушку' пой! Тебя в психиатричку надо! Позвонить, что ли, по ноль три?
- Успеешь! А ты вспомни, как нам была подброшена с Запада страшная, диверсионная идейка: мол, северные и сибирские наши реки текут в океан бесполезно. Их, мол, надо повернуть на юг. Помнишь? И наши министерские болваны клюнули, а пятая колонна уже пятьдесят миллиардов затребовала на стройку... Представляешь, что такое пятьдесят миллиардов двадцать лет назад! Если бы академики и писатели тогда не подняли вселенский шум, то все черноземы и лучшие земли наши были бы давно подтоплены и затоплены и стали бы русской пустыней. Кто они, преобразователи? Вот тебе и повальный голод на Руси! А теперь американские благодетели подбросили русачкам сказочную перестройку, чудные реформы и похабный уличный капитализм. И наш наивный народ так заглотнул наживку, что ее с нутром выдирать надо. Ну не умница ли народ наш великий, не самоубийца ли он? Его в шею толкают с протянутой рукой по миру, до трусов грабят, расстреливают из танков, а он голосует за своих благоносцев и кормильцев. Святые? Юродивые? Мазохисты? Смиренные послушники? Глупцы? Можно уважать такой народ? Простите, друзья, нет моральной силы!
- Станислав! Я тебе разобью рожу!
- Мне? Хорошо. Сначала скажи - за что?
- За то, что ты вроде заядлого сиониста ненавидишь Россию!
- Милый. Ненавижу любя. Я русский с головы до ног. Но русский времен мирового упадка.
- Что сие значит? Расшифруй, фил-лософ, не пудри мозги!
- Здесь логика прозрачна. Это значит - погибнет Россия, погибнет следом и вся Европа и Америка, и весь мир. Мы все - все человечество. А по Библии так: вот выйдут семь коров тощих и пожрут семь тучных, но сами от этого не станут тучнее. Добавлю к этому расшифровку: Запад и шизофреническая Америка хотят сожрать нас, но сами подохнут без русской ауры. Задохнутся без кислорода. Таким образом, все мы и весь мир - глупцы и самоубийцы!
- Ну, знаешь! Много я слышал разного бреда, но такого гомерического!.. Это - или тупоумие, или русофобское цицеронство!
- Можешь меня ненавидеть, Виталий, это твое монархическое дело с архаичной русской идеей!
