деда. Одну постепенно можно продавать.
- Идеалист! - наморщил брови Спирин. - Серьезные книги плохо идут. Публика жрет глазами телевизионные сериалы. Покупают чернуху и порнуху. Каковой, надо полагать, в твоих библиотеках нет.
- Чего нет, того нет.
- Мне все ясно. Думай, Андрюша, думай. Так ты сказал: 'надежды - сны бодрствующих'? Хоп, здорово сказано! Умели древние заключать слова в формулы. Творили мудрость! Кстати, когда начнешь продавать библиотеку, сообщи мне. Возможно, я куплю. Если не всю, то часть. Никаких обид. Все дружески. Будь здоров, Андрюша! - Спирин притянул Андрея, по-приятельски полуобнял его, обдав здоровым жаром крепкой, как камень, груди, договорил: Где моя экипировка? Вроде я раздевался в передней. Завтра позвоню. И, возможно, завтра состряпаем доверенность.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Деньги были завернуты в зеленую бумагу, - увесистый сверток, в котором должно быть двенадцать миллионов, - и Андрей спросил, чтобы не показаться через меру доверчивым:
- Здесь все?
- Можешь не считать, - сказал Спирин. - Отдай покупателю ключи и секретку.
Покупатель, молодой, с круглой проплешиной человек, то и дело обнажающий улыбкой лошадиные зубы, без нужды суетливый, уже сидя на переднем сиденье рядом с Андреем, цепкой рукой подхватил ключи и секретку, проговорил вкрадчиво:
- Половину налога, уважаемый господин, возместили бы мне, было бы чудненько, по-божески, а?
- А ну верни ключи, букашка! - приказал Спирин властно. - Тебе не машину, а ишаков покупать. На кой хрен тебе возмещение? Не доволен?
- Чего вы, Тимур Михайлович? - завертел стриженой головой лошадинозубый, и Андрей увидел его испугавшиеся глаза. - Я так, к слову. Доволен я, как нельзя доволен.
- То-то. Самоисправление - это самоусовершенствование, понял, купец-удалец? - тем же тоном сказал Спирин. - Сиди и молчи, как три дурака на свадьбе.
- Молчу я, молчу. Что вы...
- Все! - завершил Спирин. - Машина приобретена. Документы оформлены. Деньги получены. Ключи отданы. Шампанское пить не будем. Меня - до Калининского, Андрея Сергеевича - куда скажет. Поехали.
Всю процедуру 'продажа-купля' Андрей просидел в пока еще своей машине, на стоянке напротив конторы нотариуса, где оформлением занимались Спирин и лошадинозубый молодой человек. Андрей потребовался на полминуты поставить подписи, после чего Спирин с внушительным видом сказал: 'Дальше ты здесь не нужен, покури в машине, помечтай', - и похлопыванием по спине выпроводил из конторы. Все оказалось гораздо проще, чем он ожидал. Все было сделано в течение часа. Он не подозревал, что Спирин обладает неотразимыми способностями, обладающими чем-то вроде внушения.
'Не может быть, чтобы Чечня сообщила ему такой опыт, - думал Андрей, когда новый владелец машины включил зажигание и плавно, проверяя мотор, начал разворачиваться от нотариальной конторы. - Странно: я заметил, что все служащие в конторе смотрели на него с робостью... Боялись они его, что ли?'
До Калининского проспекта ехали молча. Не доезжая до 'Казино', лошадинозубый владелец машины заерзал, заискивающе обернул к Спирину стриженную под ежик голову.
- Где остановить, Тимур Михайлович?
- Возле, - приказал Спирин, не поясняя, где это 'возле'.
'Они знают друг друга, но почему-то Спирин очень резок с ним', подумал Андрей и услышал добродушный голос Спирина:
- Ты вот что, Андрюша. С панталыку не пропадай.
Найдем купца и на 'конюшню'. Возьмем не меньше трех тысяч баксов. Гараж ведь тебе не нужен. Ну будь здоров!
Машина затормозила неподалеку от 'Казино', под огромной рекламой 'Мальборо' с соблазнительно выдвинутой из пачки сигаретой. Андрей не успел ответить, так как в эту минуту не думал о продаже гаража, Спирин тиснул ему локоть ('перезвонимся') и, ловко выхватив свое плотное тело из машины, хлопнул дверцей.
- Ох, силен, - выговорил лошадинозубый, провожая завистливым взглядом борцовскую фигуру Спирина, шагающего по тротуару раскачкой.
- Вы хорошо знакомы? - спросил Андрей, не намереваясь спрашивать о том, что бьыо явным, и добавил с опережением ответа: - Впрочем, понятно. Меня на Большой Гнездниковский, если не трудно.
'Почему я сказал Большой Гнездниковский? Я не мог себя пересилить, не мог позвонить после той нелепой встречи. И она тоже. Нет, я не могу прийти к ней, как будто ничего не произошло... Так зачем же я назвал Большой Гнездниковский?'
- Чего это вы, а? Головка болит? Не с перепою ли?
- Что? - Андрей глянул на водителя. Лошадинозубый растянул губы изображением улыбки.
- Чего-то вроде застонали вы. Машину никак жалко? А?
- Чушь!
- Двенадцать 'лимонов' в карманчик положили - тоже не презерватив купить, ха-ха! Не двенадцать штук баксов, а все ж!..
- Давайте-ка помолчим. Вы - владелец машины. И все между нами закончено.
- То-очно. Я - кобыла моя...
Но все между ними было закончено, когда с солнечной многолюдной Тверской въехали через арку в Большой Гнездниковский переулок, узкий, прохладно покрытый тенью, и остановились перед старым многоэтажным домом с полукруглыми эркерами, еще не по-осеннему блещущими стеклами на верхних этажах. Андрей вылез из машины, в знак прощания приложил два пальца к виску:
- Привет. Надеюсь, больше не встретимся. Счастливо ездить!
- А кто ё знает! - откликнулся тот по-приятельски. - А может, и свидимся!
- Думаю - нет.
- Бывает, и старушка рожает. О кей!
Он развернул машину и через арку, наполненную солнцем, выехал на Тверскую.
Сверток с деньгами, плотно втиснутый в карман, давил на грудь, и, может быть, потому, что ему не понравился лошадинозубый покупатель, или потому, что стало вдруг жаль потери, словно бы живого существа, с которым был связан несколько лет, облегчения от продажи не было.
Он стоял на тротуаре перед домом и смотрел вверх, на окна, горящие на сентябрьском солнце, влюбленный мальчишка под окнами возлюбленной.
В одну из бессонных ночей после смерти деда ему представилось в полузабытьи, что они сидели в ее комнате перед раскрытым окном, и он на какую-то секунду взглянул на нее, готовясь спросить что-то страшное для себя и для нее, и сразу сбилось дыхание, а она откусила кончик нитки, опуская голову к какому-то шитью. Смеясь от страха, он еле выговорил: 'Я люблю вас'. Она посмотрела на него изумленными глазами и медленно спросила непонятое им: 'Джинн - гений добрый или злой?'
Он не знал, что ответить ей, и потом все утро искал ответ, не в силах угадать, что она хотела спросить, какое отношение к его словам имел джинн.
'Почему джинн? Что за джинн? Из восточных сказок? Что за чертовщина?' думал Андрей, весь перетревоженный воспоминаниями сна, и необъяснимо зачем стоял перед домом Тани в уже пахнущем осенью переулке, тесно заставленном вдоль тротуара машинами.
И ругая себя за отсутствие воли, за половинчатость, он дошел до арки на Тверскую, оглушенный ревом непрерывного металлического скопища машин, толчками ползущих в сторону Пушкинской площади, потом вторично повернул в тихий переулок, дошел до противоположного конца, и на углу, возле автоматной будки, возникла мысль позвонить Тане, сказать лишь два слова: 'Здравствуйте, Таня', - и, услышав ее голос, повесить трубку. В сущности, нейтральное 'здравствуйте' ни к чему его не обязывало, только прозвучало бы по телефону чересчур по-мальчишески.
Ее колющая холодком, запомнившаяся фраза в ресторане: 'Если найдешь нужным, позвони' толкала его в вечернем одиночестве к телефону, он набирал ее номер, но сейчас же бросал трубку, заслышав свободные гудки. Он не мог переступить через то чувство горчайшего разочарования и ревности к детской
