'А может, - подумал он, - в Иль де ля Сите, где, пройдя по переулку, нужно подняться по узким каменным ступенькам, чтобы попасть в комнату, углом выходившую на реку? Где она, Сильвия, одеваясь перед старым поцарапанным шкафчиком, смотрелась в облезлое заляпанное зеркало, поворачиваясь то в одну, то в другую сторону и спрашивая: 'Это подходит к роли, Cheri?' Как больно было бы вновь увидеть это?
- Чересчур много полицейских, в основном в штатском, - сказала Клэр. Там логичнее всего спрятаться, и логичнее всего нас там искать. Ни одной дешевой гостиницы, а кормят всякой дрянью. Если это последние дни моей жизни, я хотела бы поесть как следует.
- Не корчи из себя героиню - это просто смешно.
- А ты не будь настолько глуп, чтобы мне не верить.
Она свернула налево на Де Гран Огустин.
- Поедем на Восьмую. Американское посольство и Елисейский дворец, бастионы свободы в несвободном мире... мы впишемся, как горошины в стручок. Мы могли бы приехать, скажем, из Де-Мойна.
- Слушай, зачем все это?
- Что это?
- Париж, 'побег' со мной и прочее?
- Успокойся, Сэм. Я хочу рассказать тебе все порядку.
- Тогда придется повременить. Я ухожу.
Она бросила на него быстрый взгляд, ее голос вдруг стал низким.
- Ты можешь уйти, когда захочешь. Но было бы лучше, если бы ты выслушал то, что я хочу тебе рассказать.
- Лучше для чего?
- И для того, и для другого: остаешься ты или уходишь.
- Ты насквозь лжива.
- Ты мог бы быть служащим местного банка, а я посвящать себя нашей Учительско-родительской ассоциации.
- Что за чушь ты несешь?
- Я о Де-Мойне. О том, чем мы там занимаемся. Наша с тобой легенда.
- Неужели? - Она закусила губу.
- В то последнее утро в Ви.
- Вот поэтому я и уехала. Старик тебе рассказал?
- Это те, кого я убил на Сен-Виктуаре?
- Нет.
Сена, зеленая, как жадеит, извивалась под мостом Руаяль. К западу от Лувра виднелись увитые зеленью аллеи Тюильри и Елисейские поля. Одежда на людях здесь была изысканнее, машины - ниже и стремительнее. Она свернула налево, на улицу де Риволи.
Гостиница 'Жан Мермоз' казалась неприметной даже в этом квартале. Вдоль узкой проезжей части теснились магазины одежды, ресторанчики и недорогие отели. Из окна их номера в гостинице был виден причудливый облезлый балкон, на котором играли дети.
- Крась свои волосы в черный цвет и отращивай усы, - сказала она ему, - мы подберем тебе голубой свитер и кожаную куртку. Ты сойдешь за ливанца. - Она звякнула ключом. - Я скоро вернусь.
- Куда ты?
- Принимать новый образ.
- Может, мне стоит пойти посмотреть, кому ты будешь звонить? - Он смотрел на необыкновенный разрез ее глаз. 'Но меня все это уже не волнует'.
- Ты же умер, - усмехнулась она. - Я перевоплотила тебя.
- Мне не совсем понятно зачем?
- Мне тоже. - Она поцеловала его и порылась в своем кошельке. - Здесь двести франков на случай, если я вдруг исчезну. А пока поспи.
Когда она вернулась, он не узнал ее и в испуге вскочил с кровати. У нее были черные короткие волосы, лицо приобрело евразийский оттенок и казалось круглее. Под черными бровями ее глаза были орехового цвета. Губы широко накрашены ярко-красной помадой; на ней был массивный черный свитер, бежевые свободные брюки и поношенные туфли с пряжками. Она показала ему мятый бумажный пакет. 'Походила по комиссионкам'. В пакете оказались сандалии, голубой свитер, безвкусный амулет под золото, японские хромированные <часы с браслетом. На дне лежало что-то маленькое и пушистое.
- Твои усы, пока не отрастут настоящие. Давай-ка займемся твоими волосами. - Она остригла ему завитые в Экс-ан-Провансе кудри и начала намазывать то, что осталось, черной краской.
- Я стал похож на того корсиканца, который меня продал.
- У него не было выбора.
- Расскажи мне об этом.
- Брей бороду через день. - Она закончила втирать краску и сунула в нагрудный карман его куртки пачку сигарет 'Голуаз'. - Не вынимай сигарету изо рта. Да, решительно, ты выглядишь ужасно. - Ее голос приобрел грубый арабский акцент. - Говори по-французски отрывисто, вот так. - Она протянула ему дешевые темные очки. - Надевай их, когда будешь выходить на улицу.
- Господи, я почти наполовину ослеп. Что ты сделала со своими глазами?
- Это цветные контактные линзы, они у меня уже давно, но я никогда ими не пользовалась. Мы и тебе тоже подберем.
- Я уже и так хорош.
- Я хочу, чтобы мы остались в живых. - Она стащила через голову свой массивный свитер и скинула брюки. У нее было стройное длинное тело. - И я хочу лежать рядом с тобой, вдыхать тебя, целовать. Я чуть не умерла без этого.
- Я, в общем-то, тоже.
- Не ехидничай, милый. Я готова умереть за тебя.
- Чушь.
- Люби меня.
- Не выйдет. - Он отвернулся. - Меня это ни в малейшей степени не интересует.
- Из-за того, что тебя били?
- И били, и пинали, и травили. Но прежде всего из-за того, что твои дружки убили Марию, а я и сейчас помню ее, и мне никто больше не нужен.
- А меня ты не помнишь?
- Ты - воплощение зла в моем понимании.
- Но я люблю тебя! Когда ты только прикасаешься ко мне рукой, я схожу с ума. У нас так мало времени, милый.
- Может, они не найдут нас.
- Найдут, я их знаю. Но, даже если и не найдут, ничего не изменится.
Под вечер он проснулся под шум машин, доносившийся с улицы Мермоз. Она сидела на стуле с драной лиловой обшивкой и читала 'Le Monde'.
- Мне это так знакомо. - Во рту было ужасно неприятно.
- Что именно?
- Сплю в чужой кровати, побитый и изможденный, а ты сидишь рядом. Где же это было - в Афинах? И в Марселе тоже? Нет, там была Мария. - Мысль о Марии болью отозвалась в нем, и он молча лежал, ожидая, пока это пройдет. 'Такое впечатление, что всегда, как только мне становится лучше, я встаю и опять лезу в драку; а затем вдруг опять отлеживаюсь здесь, зализывая раны и собирая силы для следующей схватки'.
- Самое удивительное, что ты еще жив. И что ты преодолел.
- Преодолел что?
- Неустанные попытки разведок нескольких стран стереть тебя в порошок.
- Каких еще стран, кроме США?
