Шербетка.
– Что?
Бомбочки с шампанским?
– Сладенькое есть?
Затхлое дыхание отдает йогуртом. Ящерица хватает ее за волосы и оттаскивает от меня.
– Ах ты, сучка дешевая!
Шлепок, еще шлепок, удар наотмашь. Морино берет свой мегафон. Уцелевший продолжает вопить.
– Хочешь сделку, Набэ?
Вопли переходят в сдержанные рыдания.
– Если ты заткнешься и без шума выдержишь следующий шар – ты свободен. Только ни писка, помни!
Набэ дышит хрипло и прерывисто. Морино опускает мегафон и смотрит на Маму-сан.
– Хотите?
– Прошли те дни, когда я играла в боулинг. Позвякивают спицы.
– Отец,– говорит Кожаный пиджак,– я постиг основы этой игры.
Морино кивает:
– Ты один из нас. Пожалуйста.
– Я покончу с Гундзо. Он никогда мне не нравился. Сильный бросок, сдавленная трель ужаса от Набэ и звук удара. Аплодисменты.
– Боже, Набэ,– орет Франкенштейн,– я четко слышал писк.
– Нет! – раздается надломленный, контуженный, обессиленный голос.
Морино встает со стула:
– Попытайся во всем видеть забавную сторону! Юмор – вот основа основ.
Меня не должно быть здесь. Морино не торопится.
– Какая гадость. Этот шар уже бросали. Тут куски скальпа Гундзо. Или Какидзаки.
Набэ тихо всхлипывает, как будто он потерял своего плюшевого медвежонка, а никому нет до этого дела. Морино разбегается – раз, два – грохот, шар летит. Короткий, как взвизг пилы, вскрик. Сухой щелчок, будто сломалась палочка для еды. Два тяжелых предмета с глухим стуком падают в яму.
Три «кадиллака» скользят по скоростной полосе. Земля без названия, ни город, ни сельская местность. Подъездные дороги, станции техобслуживания, склады. День постепенно стекает в воронку вечера. Память обожжена увиденным в кегельбане. Этот ожог не заболит, пока длится шок, пока нервы не оживут. А если бы я не вернулся в «Валгаллу»? Я мог бы болтать с Аи Имадзё, сидя в кафе. Мог бы кормить Кошку и курить с Бунтаро. Мог бы гонять по прибрежным дорогам Якусимы на мотоцикле дядюшки Асфальта. Над поросшими лесом горными склонами всходит луна. Где мы? Где-то на полуострове. Франкенштейн за рулем, Кожаный пиджак – на месте пассажира. Мы с Морино сидим на втором сиденье. Он выпускает кольца сигарного дыма и звонит по телефону насчет «операций». Потом делает ряд звонков, которые в основном сводятся к «Черт возьми, куда подевалась Мириам?». Шербетка отсасывает Ящерице на заднем сиденье. Въезжаем в тоннель. Огни с потолка штрих-кодом пробегают по ветровому стеклу. Под потолком висят мощные вентиляторы. Меня не должно быть в этом кошмаре.
– Прекрати это повторять,– говорит Морино, очевидно обращаясь ко мне.– Это мне действует на нервы. Мы получаем именно те кошмары, которых заслуживаем.
Я пытаюсь понять, что он имел в виду, когда раздается голос Франкенштейна:
– Мои кошмары всегда начинаются в тоннелях. Мне снится самый обычный сон, никакой жути, ничего такого, а потом я вижу вход в тоннель и думаю: «Вот и кошмар». Въезжаю в тоннель, и кошмар начинается. Под потолком висят люди. Один парень, которого я замочил лет десять назад, снова передо мной, а пистолет дает осечку. Тоннель все сжимается и сжимается, пока не станет невозможно дышать.
Шербетка причмокивает. Ящерица издает легкий стон и начинает говорить:
– В кошмарах живешь по закону джунглей. Тебя просто оставляют там, одного, на обед тому, кто больше, сильнее и злее тебя. Осторожней зубами!
Он шлепает Шербетку, та всхлипывает. Морино стряхивает пепел в пепельницу.
– Интересные вещи вы говорите, ребята. По-моему, кошмар – это комедия без выпускного клапана. Тебя щекочут, а ты не можешь смеяться. И давление все нарастает и нарастает. Как газ в светлом пиве. Хочешь поучаствовать в нашей захватывающей беседе, Миякэ?
Я смотрю на этого палача и думаю: неужели сегодня для него просто обычный день?
– Нет.
Такое впечатление, что Морино даже не нужно шевелить губами, чтобы говорить.
– Выше нос, Миякэ. Люди умирают постоянно. Те трое сами подписали себе приговор в тот день, когда обманули меня. Ты просто помог его исполнить. Через неделю они полностью выветрятся у тебя из памяти. Говорят: «Время – лучший лекарь». Ерунда. Лучший лекарь – забывчивость.
Ящерица кончает с довольным причмокиванием. Шербетка выпрямляется, вытирая рот.
– Сладенького!
