Космос. Ты знаешь, что такое Космос?.. Открытый Космос?..
– Я в нем живу, – попробовала я пошутить, а вышла правда.
Отец обнял меня одной рукой за плечо.
– Верно говоришь, – не удивился он. – Откуда ты это знаешь?
Я пожала плечами.
– Потому что мне холодно всегда. Будто я иду в ледяном черном небе. По звездам иду, раню себе ноги их острыми колючками. Потому что пустой ветер воет и обнимает меня. Потому что кругом ничего, ничего, кроме ледяной пустыни. И я знаю, что это открытый Космос, и что я в нем живу.
– Как верно, – прошептал мой отец, – как правдиво то, что ты говоришь. И я так жил всю жизнь. Ту жизнь. И эту... я так же живу. Где мой луковый человечек?.. Я хочу накормить тебя вкусной едой. Но я не знаю, когда он придет.
– Ничего не надо, – затрясла я головой, – не беспокойся напрасно, я могу не есть совсем. Мне воздух сладок. Давай найдем ручей и попьем из него. А почему люди бросили это ракетное святилище? Что здесь было? Война?.. Подобная нашей... Зимней?..
– Ну да, война, – скупо ответил отец. – Я так догадался. Подсобки все изрешечены пулями. Все в дырах. Много ракет лежит на земле, развороченных взрывами. Мыши и лемминги по весне приходят грызть кожаную обшивку пилотских кресел. Я часто, живя тут, думал о том, как оживить хотя бы одну ракету и полететь на ней домой.
– Домой?..
– Ну да, домой, на Родину, ты разве не думала здесь об этом?..
Вопрос отца Волка резанул меня по живому.
– Пешком дойдем!..
Я не знала тогда о существовании громадного Океана между Нашей землей и Той землей; и я не могла бы тогда повторить великий подвиг Иссы.
– Давай починим ракету, отец!.. – сказала я страстно, – может быть, она полетит!.. Я уже летала на летающем кашалоте с винтом, и я уже побывала полярной совой... Давай возвьемся к звездам!..
Отец усмехнулся печально.
– Если бы я был Мастером ракет, – покачал он головой, – если б... владел инструментами... знал, что к чему... мог начинить внутренностями мертвый скелет... Если бы у нас с тобой было горючее... и еще много, много всего... если б... просто... у нас с тобой здесь, рядом, были еще люди...
– Люди, – эхом отозвалась я. – Я так устала от людей. И ты тоже. Мы с тобой отдыхаем. Мы с тобой хозяева этого пространства и вот этого... времени. Сейчас... это время закончится... и придут люди... возможно, много людей... они опять потащат нас куда-то, они будут нам приказывать или просить нас, и мы будем либо подчиняться, либо сражаться... люди... опять люди... Отец! – крик мой шевельнул в печи угли. – Давай все сделаем сами!
И мой отец, глядя на меня сияющими, налитыми слезами глазами, согласился.
– Сами так сами, – сказал он напористо. – Я ведь у тебя все-таки царь Волк. Не кто-нибудь.
И мы выбежали на заброшенный полигон, навтречу Солнцу и ветру, и старый изветренный металл поодаль возвышавшейся ракеты ударил нам по глазам слепящим сизо-синим разрядом: вот отец и дочь, и вот их желание, и вот их руки, что могут пилить и строгать, привинчивать и клепать. Он был все-таки мужик, мой отец Волк, а я была его дочь.
На Заброшенном космодроме мы стали починять старую ракету, в которой, спасаясь от холода, жили зимою мыши, песцы и куницы.
Люди, носившие железные маски, оказав помощь тем, кого распяли они, преодолев ледники и леса, пробрались на север Иной страны, к Заброшенному космодрому.
Они шли, ползли по кочкам и буеракам, продирались через заросли, цепляясь друг за друга, ковыляли по тундре день и ночь. Они не знали – они нюхом чуяли, куда приведет их голодная северная тропа, торимая ими самими.
– Смотри, Горбун, – сказал Надменный, сплевывая желтую ягоду морошку, разжеванную пополам с листом, – какая жалость!.. Ракеты!.. Они сияют на Солнце... Им много лет... Старые... Нам на них – никуда не улететь...
Их шестеро. И на них нет железных масок. Их одежды в крови. Перед ними старинные ракеты со ржавчиной внутри, с засохшими дугами сопел. И, смотри-ка, около одной из ракет возятся двое, девчонка и старик, ковыряются, подпрыгивают, ввинчивают шурупы, приседают, машут руками, смеются... Что за клоуны?!.. Сумасшедшие... А может, это северный мираж?.. Нет! настоящие...
– Эге-гей!.. Работники!..
Не отвечают. Увлечены. Заняты по горло. Ставят заклепки. Заплаты. Ах, кустарщики! Играют?.. Надеятся полететь?..
Носившие маски подковыляли ближе. Еще ближе.
– Надменный!.. Гляди!.. Чтоб мне провалиться!.. Ксения!..
Они подобрались к ракете и смотрели во все глаза на ремонтников.
– Она!.. Она!.. И кто-то с нею!.. Старикан!.. Лысый, волосенки седые, как пакля... Глаза горят... Борода белая... У него на рубахе – волк вышит!..
И только Звезда лежал на животе, уткнув лицо в сырой мох, и смотрел внутрь себя, потому что у него не было глаз и он не мог смотреть наружу.
Они подбежали к колючей проволоке.
– Ксения! – закричали. – Ксения!
Старик и девчонка услышали крики. Вздрогнули. Оторвались от копошения в железных внутренностях. Всмотрелись в кричащих – и побежали навстречу.
– Не перелезайте! Нельзя! Не надо через проволоку!.. Я включил рубильник!..
Ксения и старый царь Волк подбежали к ограждению, и стоявшие по обе стороны проволоки изумленно глядели друг на друга.
– Как вы дошли?..
– Как ты на него похожа!..
– Иди, отец, – сказала Ксения, – выключи рубильник. Это мои люди. Они нам помогут.
Горбун при этих словах метнул на Ксению взгляд ослепительнее молнии.
– Если мы – твои люди, то ты – наша...
Он не договорил. Ксения поняла, что он хотел бросить ей. В лицо. Как кость.
– Вы хотите, – быстро произнесла она, – побыть горящим топливом в баках моей ракеты?
Ей не пришлось пояснять. Они слишком хорошо помнили, как падали с обгорелых крестов пробитые гвоздями тела.
– Успокойся, Ксения... успокойся, успокойся, – зашептал, вытягивая губы трубочкой, через проволоку Турухтан. – Ты Владычица, и мы тебе поможем. Мы видели тебя в деле. Горбун в сравнении с тобой мокрый воробей. Мы поможем тебе починить ракету. Среди нас пилоты. Мы незаменимы. Мы полетим на край видимого света. Мы вернемся. А если хочешь – мы полетим туда, откуда не возвращаются. Как ты хочешь. Слышишь, как ты хочешь!
Горбун с ненавистью смотрел на него.
По проволоке, начиняя ее синими вспышками, пробежал ток, вспыхнул зеленым и смерк.
– Лезьте, – презрительно прищурилась Ксения, – не зацепите зады за колючки.
И, когда они все перелезли через ограду, Ксения пристально оглядела их, всех до одного, кивнула сурово и сказала:
– Отец! Это тебе воины. Обучи их волчьему делу и волчьему кличу. Если они не врут, что помогут тебе, то помогут. Деваться им некуда. Деваться нам некуда – надо завершать клепку и лететь.
Горбун сощурился. Он мерил Ксению снизу вверх узкими глазами. Он не мог понять, как она взяла верх над теми, кто считал себя взявшими верх над любыми людьми.
– Вперед, – голос Ксении разрезал Горбуна надвое. – Вот клещи, вот молоток. Вот жесть, паяльная лампа, куски металла. Умеешь держать в руках орудие? Не оружие? Или разучился?
И стали они усердно починять и созидать, латать и клепать старую небесную телегу; и уставали они от заколачиваний и множества ударов железа о железо, от споров, что и куда прикрепить, чтобы полет не
