свидетелем многих трагедий в их семье, повидало и горе, и отчаяние, и любовь, и ненависть.
Отец так и не смог простить ей «позора». Она же выносила его нападки, потому что уехать – означало каким-то образом подтвердить свою вину, которую Летти не признавала. Ее сын был символом любви, красивой и нежной, и вечной, если бы их не разлучила война. Это другие люди говорили о «позоре» – те, кто считал их отношения грязными и постыдными.
Молчание, разделявшее ее с отцом, стало почти постоянным. За завтраком… в течение всего дня. Отец молча просматривал книги, уходил в пивную, не сказав «до свидания». Летними вечерами, выглядывая из окна, он молча попыхивал трубкой. Зимой, скорчившись около камина, он тоже молчал. Тишина царила и когда Летти занималась домашним хозяйством. А ведь она была готова отдать душу, чтобы отец сказал ей хоть одно доброе слово.
Родственники нисколько не помогали, а напротив, только подливали масла в огонь. «Как у нее хватает наглости смотреть людям в глаза?»
А как она должна была вести себя? Позволить публично выпороть себя? Обрить голову или удалиться в монастырь и принять пострижение? Что еще оставалось, кроме того, чтобы жить как прежде, надеясь, что все забудется. Тетя Хетти и тетя Милдред, когда приезжали к отцу, все время бросали на нее косые взгляды. Дядя Билл, явно в сильном замешательстве, старался держаться от нее подальше. Дядя Чарли, все такой же общительный, иногда хитро разглядывал ее, как будто представляя ее в постели с мужчиной. Двоюродные сестры, достигнув возраста, когда уже могли со знанием дела обсуждать, что такое любовь, в ее присутствии все время хихикали.
Летти с трудом выносила их посещения, обычно стараясь потихоньку улизнуть. Она надеялась, что никто из них не захочет присутствовать на дне рождения отца, и была очень рада, что так и получилось и их даже не приглашали.
Люси приехала вместе с Винни и Альбертом около четырех. Извинившись за отца, Летти сама провела их в дом. Она пыталась разбудить его некоторое время тому назад, но отец, проснувшись, сделал вид, что не слышит, так что Летти предоставила ему самому решать, когда выйти к гостям.
– Как тебе удалось приготовить пирог? – спросила Люси с набитым ртом.
Только что вынутый из духовки пирог наполнял комнату необычайным ароматом.
– Ты просто волшебница.
– Рада, что вам понравилось, – ответила Летти, медленно и без аппетита съев свой кусочек.
– Где ты взяла продукты? Мне, например, никогда не везет. Так ужасно, когда ты уже первая в очереди, а они вывешивают объявление, что все закончилось и сегодня ничего больше не будет.
Летти кивнула, пытаясь сосредоточить внимание на Люси и оторвать взгляд от Кристофера, который, в полном неведении о ее мучениях, весело играет со своим «братом», стараясь связать его пальцы кусочком резинки.
Не смотри на него, заклинала она себя, смотри на других. Альберту исполнилось девять лет. Сильный и наглый. Джорджу восемь, Артуру шесть – оба маленькие дьяволы. И все трое обещают вырасти красавцами. Девочки Люси – Элизабет и Эммелин, восьми и шести лет, – симпатичные, одаренные и абсолютно уверенные, что всегда все их желания будут исполняться.
В комнате становилось жарко. Хотя день выдался теплым, отец развел сильный огонь в камине и сейчас сидел, уставившись на языки пламени, как будто намекая, что всем пора по домам.
Люси, обмахиваясь носовым платком, спросила:
– Нельзя ли хоть немного открыть форточку? – И он, не желая отказывать ей, согласно кивнул.
Ее дочки подошли и сели около окна, послушные, как маленькие монахини. Старшие сыновья Винни, заскучав от разговоров взрослых, капризничали, им хотелось или вернуться домой, или спуститься вниз на улицу поиграть с местными детьми.
– Мамуль, можно мы пойдем на улицу?
Но Артур и слышать об этом не хотел. Вынув трубку изо рта, он пригвоздил их к месту достаточно суровым взглядом. Как бы стараясь заслужить одобрение покойной жены, он заявил, что им не подобает унижать себя общением с уличными мальчишками. Его мнение было тут же поддержано Винни, которая бросила на детей выразительный взгляд, пока устраивала поудобнее Кристофера, чтобы он мог насладиться последним кусочком пирога. Летти, следя за ней, молчала.
– Почему ты моя тетя? – Эммелин отвернулась от окна и принялась разглядывать Летти.
Пойманная врасплох, Летти перевела взгляд на девочку. Неужели Люси обсуждала ее в присутствии детей?
– Потому что я сестра твоей мамы, – ответила она ровным голосом.
– Мамочка говорит, что ты незамужняя тетка. А что такое незамужняя тетка?
Эммелин всегда задавала вопросы быстро, выпаливала их не думая – настоящая дочь своей матери. Ответ Летти был таким же откровенным. На прямой вопрос надо и отвечать так же прямо – эту заповедь она усвоила давно.
– Тетя, которая еще не замужем, Эммелин.
– А мамочка говорит, что ты слишком стара, чтобы выйти замуж.
Голос Люси резко ворвался в их разговор.
– Достаточно вопросов, Эммелин, дорогая. И посмотри на свои руки, все грязные там, где ты касалась подоконника. Это настоящий бич Лондона – так все быстро пачкается.
Через узкую щель приоткрытого окна до них доносились крики играющих внизу детей.
Джордж протиснулся между своими двоюродными сестрами и с тоской прилип к стеклу, повторяя свою просьбу:
– Можно мне спуститься, мам?
