сукиными сынами, и если они называют меня уродом, что ж, слава богу, я считаю это комплиментом.
— Да, сэр, — снова ответил Остолоп.
Паттон, похоже, не был склонен к стрельбе по окружающему ландшафту, за что Остолоп был ему чрезвычайно благодарен.
— Они соблюдают правила перемирия в этом районе? — спросил генерал. Казалось, он может начать войну снова, если ответ будет отрицательным.
Но Остолоп отрапортовал:
— Так точно, сэр. Надо отдать справедливость ящерам: когда они берут обязательство, они исполняют его. Лучше, чем немцы и японцы, и, может быть, русские, насколько мне известно.
— Вы говорите так, словно уже сталкивались с этим, лейтенант…
— Дэниелс, сэр. — Остолоп едва не рассмеялся. Он был примерно в возрасте Паттона. Если ты не набрался опыта, приближаясь к шестидесятилетию, то какого черта ты жил? — Я прошел через мясорубку под Чикаго, сэр. Каждый раз, когда мы договаривались с ящерами остановить огонь, чтобы собрать раненых и все такое, они точно соблюдали договор. Может, они и ублюдки, но ублюдки честные.
— Чикаго. — Паттон сделал кислую мину. — Это была не война, лейтенант, это была бойня, она обошлась им дорого, еще до того, как мы применили против них атомное оружие. Их величайшее преимущество по сравнению с нами — быстрота и мобильность, и как они ими воспользовались? Никак, они их отбросили прочь, лейтенант, и увязли в бесконечных уличных боях, где человек с автоматом так же хорош, как ящер с автоматической винтовкой, а человек с бутылкой «коктейля Молотова» может разделаться с танком, который на открытой местности способен раздавить дюжину наших «шерманов», даже не вспотев. Точно так же воевали и нацисты в России. Они тоже были дураками.
— Да, сэр.
Дэниелс чувствовал себя мальчишкой, слушающим рассказы о том, как выбрать лучший момент для захвата мяча и пробежки. Паттон знал военное дело так, как Остолоп бейсбол.
Генерал принялся развивать тему:
— И ящеры не учатся на своих ошибках. Если бы не их нашествие и немцы прорвались бы к Волге, можете вы предположить, что немцы были бы такими глупыми, что стали бы пытаться захватить Сталинград, отвоевывая дом за домом? Как вы считаете, лейтенант?
— Сомневаюсь, сэр, — сказал Остолоп, в жизни ничего не слышавший о Сталинграде.
— Конечно, они не стали бы! Немцы — умные солдаты, они учатся на своих ошибках. Но после того как мы отогнали ящеров от Чикаго позапрошлой зимой, что они сделали? Они снова поперли вперед, прямо в мясорубку. И заплатили за это. Вот поэтому-то, если переговоры пойдут, как надо, им придется убраться со всей территории США.
— Будет чудесно, если это случится, сэр, — сказал Остолоп.
— Нет, — сказал Паттон. — Чудесно было бы убить каждого из них или изгнать их из нашего мира совсем.
«Чего у него не отнимешь, — подумал Остолоп, — так это масштаба».
— Поскольку мы не можем сделать этого, то нам придется научиться жить вместе с ними в дальнейшем. — Паттон махнул в сторону ящеров. — Как, братание происходит мирно, лейтенант?
— Да, сэр, — ответил Дэниелс. — Иногда переходят сюда для — полагаю, это можно назвать так — профессионального разговора, сэр. Иногда просят имбиря. Вероятно, вы знаете об этом.
— О да, — хмыкнув, сказал Паттон. — Я знаю. Приятно было узнать, что грешки есть не только у нас. Некоторое время меня это удивляло. И чем же они платят за имбирь?
— Ух, — сказал Остолоп. Говорить так генералу лейтенант не должен, поэтому он поспешил продолжить: — Всякую всячину, сэр. Иногда сувениры, всякий хлам, ничего не значащий для них, как это было у нас, когда мы продавали бусины индейцам. У них есть самоприлипающие бинты, которые куда лучше наших.
Глаза Паттона заблестели.
— Они когда-нибудь предлагали спиртные напитки за имбирь, лейтенант? Такое случалось?
— Да, сэр, случалось, — осторожно ответил Остолоп, гадая, не обрушатся ли на него в следующий миг небеса.
Паттон медленно кивнул. Его глаза по-прежнему буравили Дэниелса.
— Хорошо. Если бы вы ответили мне иначе, я подумал бы, что вы лжец. Ящеры не любят виски — я говорил вам, что они глупцы Они пьют ром. И даже джин. Но шотландское, бурбон или ржаное? Они не прикасаются к виски. Поэтому когда они добывают что-то, им не нужное, и меняют на то, чего им хочется, то считают себя в выигрыше.
— У нас не было проблем с пьяными и хулиганами, сэр, — сказал Остолоп, что было достаточно близко к истине. — Я не препятствую тому, чтобы ребята выпили по глотку во внеслужебное время, и не только во время перемирия, но они всегда готовы к бою.
— Вы выглядите как человек, который достаточно повидал, — сказал Паттон. — Не могу пожаловаться на то, как вы обращаетесь со своими людьми, если они, как вы говорите, готовы к бою. Армия ведь не занимается подготовкой бойскаутов, так ведь, лейтенант Дэниелс?
— Нет, сэр, — быстро ответил Остолоп.
— Правильно, — прорычал Паттон. — Нет. Это не значит, что аккуратность и чистота не имеют значения для дисциплины и морали. Я рад видеть ваше обмундирование чистым и хорошо починенным, лейтенант, и еще больше меня радует вид купающихся людей. — Он показал на солдат в речке. — Очень часто люди на передовой считают, что армейские правила не относятся к ним. Они ошибаются и иногда нуждаются в напоминании.
— Да, сэр, — сказал Дэниелс, вспоминая, каким грязным был он сам и его форма, когда он наконец пару дней назад выбрал время помыться.
Он порадовался, что поблизости не оказалось Германа Малдуна — Паттону достаточно было бы одного взгляда, чтобы отправить его на гауптвахту. Кстати, у самого Паттона подбородок был тщательно выбрит, форма — чистая и с отутюженными складками, а начищенные ботинки раздражающе блестели.
— Судя по тому, что я увидел, лейтенант, у вас превосходная позиция. Будьте настороже. Если наши переговоры с ящерами пойдут так, как надеются гражданские власти, мы двинемся вперед и возвратим оккупированные территории Соединенных Штатов. Если же они сорвутся, то мы схватим ящеров за морду и дадим им под хвост.
— Да, сэр, — снова сказал Остолоп.
Паттон еще раз стальным взглядом посмотрел на ящеров и вспрыгнул в штабную машину. Водитель завел мотор. Из выхлопной трубы вырвался едкий дым. Большой шумный «додж» укатил прочь.
Остолоп облегченно вздохнул. Он пережил немало встреч с ящерами, а теперь он пережил и встречу с собственным начальством. Как подтвердит любой солдат на фронте, собственные генералы опасны для вас, по крайней мере в той же степени, что и враг.
С немалым неудовольствием Лю Хань слушала дискуссию членов центрального комитета о том, как привлечь на сторону Народно-освободительной армии массу крестьян, наводнивших Пекин и желавших работать на маленьких чешуйчатых дьяволов на уцелевших фабриках.
Ее неудовольствие стало заметным, потому что Хсиа Шу-Тао остановился на середине своего доклада о новой пропагандистской листовке и ядовито заметил:
— Сожалею, но мы, кажется, докучаем вам.
В голосе его сожаления не прозвучало; он жалел разве что о ее присутствии здесь. Прежнюю презрительную наглость после неудавшейся попытки изнасиловать Лю Хань он внешне не проявлял. Может быть, урок, который он тогда получил, пошел ему на пользу. Во всяком случае, с той поры он подобных попыток не повторял.
— Все, что я услышала, показалось мне очень интересным, — ответила Лю Хань, — но вы в самом деле думаете, что это вызовет интерес у крестьянина, у которого в мыслях только — набить свой живот и животы детей?
— Эта листовка была подготовлена специалистами по пропаганде, — сказал Хсиа снисходительным тоном. — Почему вы позволяете себе заявлять, что вы знаете больше, чем они?
