ждали с нетерпением. Об этом Сидней догадался по радостной доброй улыбке миссис Рэнди, которая приветливо, по-матерински обняла и поцеловала его, по нарядной светлой рубашке и темному галстуку, которые глава семьи обычно надевал в праздничные дни, по шумному оживлению, которое сразу возникло в комнате. Среди гостей были пожилые рабочие, друзья Мориса, друзья отца Сиднея. Они хорошо помнили старшего Джэксона, тихого, скромного, трудолюбивого. Многих из них Сидней давно не видел и был рад встрече. Старик Питер хлопал боксера по плечу, спине, ощупывал тугие мышцы:
– Дуб, настоящий дуб! А был-то какой крохотный. Ты помнишь меня, а? Играл на коленях. А теперь вот какой!
Морис Рэнди потянул боксера к столу. Шумно двигая стульями, все стали усаживаться. На столе появился знакомый большой супник с отбитой ручкой. Из отверстия в крышке поднималась тонкая струйка пара, и в комнате распространялся аромат лукового супа. Пришел Жак с корзиной бутылок. Он торжественно поставил их рядом с супником и многозначительно подмигнул Сиднею:
– Батарея готова к бою!
Боксер поспешно поднял руки вверх.
– Сдаюсь! Без боя.
– Что я слышу? – Старик Питер округлил глаза. – Джэксон сдается? Вы слышите, друзья? – и с напускной важностью стал отчитывать боксера: – Не смей даже думать так! Да еще без боя. Опозорить нас захотел, что ли? Мы привыкли слышать только одно, только о победах Джэксона!
Суп разливал сам Морис. О способностях его супруги все знали. Она отлично умела стряпать. Но на этот раз превзошла сама себя. Луковый суп оказался изумительным. Сидней, к удовольствию миссис Рэнди, дважды просил подлить.
Гости ели и пили. Пустые бутылки ставили под стол. Дешевое виски имело неприятный запах и, как утверждал старший Рэнди, «било по мозгам». Сидней, к неудовольствию стариков, даже не пригубил своего стакана. Ему налили содовой воды. Пили за его отца, который так и не увидел своего сына взрослым, сильным и знаменитым, за его мать, за профсоюзы, за лучшую жизнь. Трубопроводчик Корзас, захмелев, в сотый раз рассказывал о том, как отец Сиднея спас ему жизнь:
– Когда лопнула труба, и газ с шипением вырвался наружу, все струсили. Ты помнишь, Морис? Меня сшибло, и я бы нахлебался газа, когда б не Луи Джэксон. Он, один он, пусть его душа будет вечно в раю, спас меня. Вынес! На своих плечах вынес!.. Пью за Джэксона! И за его сына! И за Иллая, за его светлую голову! Умница! Пьем за всех Джэксонов!
К Сиднею тянулись чокаться. Старик Питер беспрестанно обнимал боксера. Миссис Рэнди носилась как метеор на кухню и обратно, таща на стол горячие и пухлые гречневые блины. Блины тут же уничтожались. Их запивали кислым вином и кленовой патокой. В комнате плавали клубы табачного дыма. От него першило в горле. Сидней был в центре внимания, его расспрашивали о тренировках, о предстоящих боях, желали удачи, успехов, пророчили славу чемпиона Соединенных Штатов.
Он видел, что здесь рады его успехам, и в этой искренней простодушной радости не было затаенной зависти, которую Сидней уже привык видеть в глазах многих, а была добрая и щедрая радость сильных людей. Ему было приятно среди них. Крепкое виски развязало им языки, взбудоражило чувства и мысли. Говорили обо всем, спорили, соглашались и доказывали.
Морис стукнул ладонью по столу и велел Жаку принести гитару. Пели старинные солдатские и рабочие песни. Захмелевший Рэнди дирижировал своей трубкой, а его низкий грудной голос властвовал над всеми и задавал тон. Жак, склонившись над гитарой, старался изо всех сил, но звук струн тонул в нестройном хоре мужских голосов, где каждый стремился показать мощь гортани в легких.
В разгар веселья хлопнула дверь, и в комнату вбежала Рита и с нею какой-то незнакомый парень. Они оба были встревожены:
– Пожар!
Песня оборвалась на полуслове. Все повскакивали со своих мест.
На улице было людно, как днем. Все спешили в одном направлении, туда, где над крышами домов поднялось багровое зарево, окутанное черными клубами дыма. Сидней, Жак, Рита и незнакомый парень устремились вперед. По дороге Рита торопливо рассказала, что она вместе с Френком, так звали парня, направлялась в кинематограф, когда в соседнем квартале на швейном предприятии компании «Трайэнгл Уэйст» начался страшный пожар. Пламя сразу охватило весь верхний этаж, где работало в ночной смене около четырехсот женщин.
Улица и все ближайшие переулки были заполнены возбужденными людьми. Рабочие, ремесленники, женщины, дети – близкие и родственники пострадавших – с плачем и криками негодования стремились прорваться сквозь полицейское оцепление. Расталкивая толпу, к месту пожара спешили конные полисмены, оглушительно гудели сирены пожарных машин.
– За мной! – скомандовал Сидней и, энергично работая локтями, стал прокладывать себе дорогу.
Когда им удалось протиснуться в первые ряды, огонь бушевал на всей крыше. Пожарники буквально облепили горящее здание, смело наступая на огонь, отвоевывая у разбушевавшегося пламени метр за метром.
С пронзительным воем примчались кареты скорой помощи. Люди шарахались в стороны, освобождая дорогу машинам. На оцепленную полицией часть улицы стали выносить пострадавших. Тех, кто подавал признаки жизни, спешно грузили в кареты скорой помощи и отвозили в больницы. А тех, кто уже не нуждался ни в какой помощи, клали на камни мостовой. Над толпой взлетали крики горя и отчаяния. Родственники и близкие рвались к несчастным. Группа рабочих взобралась на крышу соседнего двухэтажного дома, вслух считала жертвы:
– Сорок пять… Сорок шесть… Сорок восемь…
Несколько смельчаков кинулись помогать пожарникам в борьбе с огнем. Среди них находился и Сидней. Он вместе с Френком лез в самое пекло.
– Эй, отчаянные, посторонись!
Рослый пожарник оттолкнул Френка плечом и, прижимая к животу баллон с огнетушителем, смело пошел на пламя.
– С огнем не шутят!
