Я шепнул мисс Джермен:
— Принесите его бутылку.
— Может быть, ему хватит? — тем же тоном старшеклассницы спросила она.
Я устало покачал головой.
— Что нам с вами кажется, значения не имеет. Принесите бутылку.
Поднимаясь за Харви по лестнице, на верхней площадке я увидел Мэгенхерда. Харви, словно его не замечая, протиснулся мимо. И у того холодный взгляд тут же сменился на негодующий и подозрительный. Потом он повернулся ко мне и хотел что-то сказать, но я, не обращая на него внимания, прошел за Харви.
В своей комнате Харви откинул с кровати шелковое покрывало и рухнул на нее ничком. Потом с трудом перевернулся на спину.
— Кажется, я устал? — удивленно заметил он.
В комнату вошла мисс Джермен со стаканом и бутылкой виски. Я взял бутылку. Судя по всему, он неплохо с ней поработал.
Она спросила:
— Что вы собираетесь делать?
— Привести его в чувство.
Я протянул стакан Харви. Она уставилась на него, затем на меня.
— Вам на него наплевать, да?
— Кому вы звонили?
Девушка вспылила:
— В один прекрасный день вы, может быть, узнаете!
Дверь за моей спиной захлопнулась.
Харви отсалютовал мне стаканом и залпом осушил его.
— Вы думаете, что она нас предала?
— Ну, кто-то это сделал.
— Надеюсь, все же не она, — задумчиво протянул он. — Она мне нравится.
— Еще? — спросил я.
— Наверное, — он пожал плечами.
Я шагнул к столику, на котором стояла бутылка. Харви спросил:
— А в награду за примерное поведение мой револьвер мне не положен?
— Простите, я забыл. — Я рассчитывал, что Харви о нем вспомнит. Взяв револьвер, я вынул барабан, извлек стреляную гильзу. — Еще патроны есть?
— В пиджаке.
Пиджак висел на кресле. Повернувшись к Лоуэллу спиной, я пошарил в карманах и извлек патрон и баночку с таблетками — как я надеялся, снотворного. Вставил патрон в барабан, крутанул его и бросил револьвер на кровать.
Пока он разглядывал револьвер, как это сделал бы любой профессионал, чье оружие побывало в чужих руках, на дне стакана уже лежали три таблетки. Я не знал, какая нужна доза, но отдавал себе отчет, что спиртное со снотворным мешать не стоит. И все же в этом было меньше риска, чем позволить ему выпить всю бутылку.
Налив виски, я принялся искать стакан себе, выгадывая время, чтобы таблетки растворились. Сквозь цветное стекло перемены цвета он не заметит, а вкус выпивки уже полностью притупился.
Налив себе, я протянул ему стакан.
— Хорошая работа, профессор. Хотите знать, что хуже всего? Когда теряешь вкус выпивки. Просто перестаешь чувствовать. — Он сделал глоток и посмотрел стакан на свет. — Одни воспоминания о заведении в Париже, где знают, как приготовить настоящий мартини. Сразу после полудня, пока посетителей мало и есть время сделать все как следует. Там это любят. И любят людей, которые в состоянии оценить высший класс, поэтому для них готовят все как надо, медленно и тщательно, и так же нужно пить. За это уважают. Не потому, что рассчитывают на новый заказ, вовсе нет. Просто порой приятно обслужить человека, который может оценить и воздать должное их мастерству. Бармены — тот еще народ…
Харви хлебнул еще, по прежнему глядя в потолок. Говорил он тихо и медленно, обращаясь не ко мне и даже не к себе, а к двери.
— Мартини должен быть достаточно холодным, чтобы запотел стакан, — продолжал он, — но не переохлажденным. В замороженном виде все что угодно может сойти за деликатес… Господи, как я устал!
Он протянул руку, чтобы поставить стакан, но промахнулся и уронил его на ковер, выплеснув последние капли. Веки его слипались.
Я поднял стакан на стол, осторожно отошел к двери и уже повернул ручку, когда вдруг услышал:
— Мне очень жаль, Кейн. Я надеялся продержаться.
— Вы и держались. Просто поездка затянулась.
Помолчав, он сказал:
— Может быть… И если бы меня не ранили… Хотя, наверное, все равно… — Тут он повернул голову и взглянул на меня. — Вы говорили, что я такой же, как все. Но я убиваю людей, профессор.
— Это занятие можно и бросить.
Он улыбнулся, очень вяло и устало.
— Но не раньше завтрашнего вечера?
Я вышел, ясно понимая, что помощи от меня, как от пролитой на ковер отравы.
Мэгенхерд с Жинетт стояли на верхней площадке лестницы с таким видом, будто пытались найти любезные слова, но явно не смогли. При виде меня Мэгенхерд тут же отвернулся и забыл о вежливости.
— Вы не сказали мне, что Лоуэлл — алкоголик.
— Я и сам не знал, — облокотившись на перила, я полез в карман за сигаретой.
— Придется это обсудить с мсье Мерленом. Меня могли убить только потому…
— Да замолчите, Мэгенхерд, — устало бросил я. — Вы выжили вчера, и выжили сегодня. И если это не считать успехом, значит вы ничего не поняли. Если бы не он, где бы вы были?
Он наградил меня ледяным взглядом и, словно палку проглотив, зашагал вниз.
— Во время войны, — задумчиво заметила Жинетт, — задавали вопроса, правы ли мы. Ответ был слишком прост. Но кое в чем мы видно ошибались, если судить по Бернару с Элайном. Ты убежден, что прав, потому что прав Мэгенхерд?
— Может быть, — осторожно согласился я.
Она кивнула, отвечая на какой-то свой вопрос, помолчала, потом спросила:
— А если Мэгенхерд окажется прохвостом? И ты не успеешь отойти в сторону?
Для меня мысль эта была не нова. Сейчас я верил Мерлену, верил Мэгенхерду, верно оценивал ситуацию и был прав. Но может прийти день, когда я глупо ошибусь и мой клиент окажется мерзавцем, вот тогда за меня возьмутся полицейские.
Защитник сможет заявить, что клиент ввел меня в заблуждение, но я-то попадусь с дымящимся «маузером» в руке…
Я устало покачал головой.
— Все может быть, Жинетт. Но не сейчас. А в следующий раз будет то, что будет.
— Значит следующий раз все-таки будет? — Она не сводила с меня пристального взгляда грустных глаз. В бликах света каштановые волосы отливали старым палисандром.
— Жинетт, прошло пятнадцать лет. И ты не влюблена в меня.
— Не знаю, — она пожала плечами. — Я могу только ждать и помнить и, может быть, помочь, чтобы тебя не убили.
Я поморщился. Не стоило сюда возвращаться. Пятнадцать лет я держался в стороне от тихого замка. Она же упорно пыталась покончить с войной. А я приехал только потому, что для меня война все еще продолжалась.
