тот самый момент раздался стук в дверь.
– Войдите, – сказал Ребус.
Это был Флайт. В руках он держал поднос, залитый чаем.
– Кажется, вы заказывали напитки, – сказал он. Потом бросил взгляд на доктора Фрейзер и остолбенел. Выражение его лица привело Ребуса в восторг. – Боже мой, – произнес Флайт, переводя глаза с женщины на Ребуса, а потом снова на женщину. Он явно не сразу сообразил, что должен как-то объяснить свое поведение. – Они сказали мне, что ты тут не один, но они не… То есть я не… Я не знал… – Он запнулся и застыл с открытым ртом, потом поставил поднос на стол и только тогда повернулся к доктору Фрейзер. – Я инспектор Джордж Флайт, – представился он, протягивая руку.
– Доктор Фрейзер, – отвечала она, – Лиза Фрейзер.
Когда их руки встретились, Флайт бросил многозначительный взгляд в сторону Ребуса. Ребус, чувствуя, что постепенно осваивается в столице, весело, не спеша ему подмигнул:
– Вот вам и «боже мой».
Уходя, она оставила ему две книги. Одна, «Мышление серийного убийцы», представляла собой сборник статей нескольких ученых. Туда входила работа под названием «Скрепляя сделку: варианты мотивации поведения серийного убийцы». Автор – Лиза Фрейзер, Лондонский университет. Лиза. Очень милое имя. Хотя никакого упоминания о докторской степени. Другая книга, написанная гораздо более тяжелым языком, была перенасыщена картами, графиками и диаграммами. Называлась она «Случаи массовых убийств». Автор – Джеральд Кью Макноти.
Макноти? Это, должно быть, какая-то шутка. Но на обложке было написано, что профессор Макноти, будучи канадцем по происхождению, преподает в Колумбийском университете. Ребус никак не мог взять в толк, какое имя могло скрываться за инициалом «Кью». Остаток рабочего дня он провел в офисе, листая книги, уделив особое внимание эссе Лизы Фрейзер (которое он прочел дважды) и главе в книге Макноти, называвшейся «Виды увечий». Он выпил кофе, чаю и две банки апельсиновой шипучки, но, несмотря на это, когда он начал читать, у него пересохло во рту. Погружаясь с головой в эти ужасы, он чувствовал себя перепачканным грязью, от которой будет не так-то просто отмыться. Когда он вышел в туалет в четыре пятнадцать, в главном офисе уже никого не было. Но Ребус этого не заметил. Его мысли бродили где-то далеко-далеко.
Флайт, оставивший его наедине с самим собой практически на весь день, вернулся к шести часам.
– Как насчет того, чтобы пропустить стаканчик? – Ребус покачал головой. Флайт присел на краешек стула. – Что-то случилось?
Ребус махнул рукой в сторону книг. Флайт прочел название той, что лежала сверху.
– Да уж, – сказал он, – не самое приятное в мире чтение, как я погляжу, верно?
– Дело не в этом. Просто это… Зло.
Флайт кивнул:
– Не вешайте нос, Джон. Иначе им все сойдет с рук. Если все так ужасно, мы станем бояться взглянуть правде в глаза, и тогда он будет уверен, что убийство сойдет ему с рук. Или кое-что похуже…
Ребус поднял голову:
– Что может быть хуже убийства?
– Много чего… Что скажете о парне, который пытает и насилует шестимесячного ребенка, снимая все это на видео, чтобы потом продемонстрировать таким же извращенцам?
– Вы шутите, – едва слышно выдавил Ребус, сознавая, что Флайт говорит серьезно.
– Это случилось три месяца назад, – продолжал тот, – мы не поймали ублюдка, но в Скотленд-Ярде осталась кассета – и другие интересные вещицы. Вы когда-нибудь видели порнофильм с педофилами в главных ролях? – Ребус устало покачал головой. Флайт наклонился к нему так, что их головы почти соприкасались. – Не обижайтесь на меня, Джон, – тихо проговорил он, – это делу не поможет. Вы в Лондоне, а не у себя в Шотландии. Здесь даже на втором этаже автобуса средь бела дня небезопасно, не говоря уж о тропе у берега реки, когда стемнеет. И никто этого не видит. Лондон одаривает нас шкурой носорога и временной слепотой. Но мы – вы и я – не можем позволить себе оставаться слепыми. Однако вполне можем позволить себе пропустить стаканчик время от времени. Так вы идете?
Он уже был на ногах и нетерпеливо потирал руки. Лекция закончена. Ребус кивнул и медленно встал.
– Только недолго, ладно? – сказал он. – У меня встреча сегодня вечером.
На встречу пришлось добираться в переполненном метро. Он посмотрел на часы: половина восьмого. Неужели час пик никогда не кончится? В вагоне пахло уксусом и чем-то затхлым. Трое юношей слушали музыку в стереонаушниках; однако это персональное развлечение превратилось в общественное: рев музыки перекрывал грохот несущегося поезда. Ребуса окружали абсолютно пустые лица. Флайт был прав, говоря о временной слепоте. Они закрывают глаза, чтобы не видеть то, что их окружает, чтобы избежать столкновения с монотонностью, клаустрофобией, невыносимой агонией происходящего.
Ребус был изнурен и подавлен. И все же он был туристом, и поэтому даже эти чувства следовало смаковать. Вояж в подземке вместо скучной поездки в такси. К тому же его предупреждали, что таксисты дерут безбожно, и он, сверившись с путеводителем, выяснил, что искомая улица находится в двух шагах от станции метро.
Так Ребус путешествовал по подземелью, изо всех сил стараясь не выглядеть полным идиотом, не глазеть на музыкантов и попрошаек, не задерживаться в битком набитом туннеле, чтобы разглядеть рекламный плакат. Какой-то бродяга вошел в вагон и, когда двери закрылись и поезд тронулся, начал что-то бессвязно бормотать, но его аудитория застыла в немом оцепенении, не видя его в упор, пока на следующей остановке он, обескураженный, не вывалился на платформу. Сквозь шум двигателя Ребус услышал его голос из соседнего вагона. Жутковатая это была пьеса; и актером в ней был не бродяга, а пассажиры – погруженные в себя, равнодушные, безучастные. Интересно, а что они сделают, если на их глазах начнется драка? Или если какой-нибудь здоровяк стащит кошелек у туриста? Скорее всего, ничего. В этой среде не было ни добра, ни зла; здесь был абсолютный духовный вакуум, а для Ребуса это было страшнее всего.
Но он утешал себя тем, что каждая красивая женщина напоминала ему о Лизе Фрейзер. В
