создают атмосферу таинственности. Главный нажимает кнопку звонка. Через три секунды дверь сама распахивается перед нами. Охранники становятся с двух сторон, а штатский знаком предлагает мне войти. Что я и делаю, после чего дверь сразу же захлопывается.
Ничем не примечательная комната, скудно освещенная, с шкафом с одной стороны, всякой аудиоаппаратурой с другой и столом посредине. По эту сторону стола — три стула, а по другую — темная ширма, скрывающая от меня владельца этого кабинета. Без сомнения, откуда-то с потолка за мной наблюдает камера, а он видит мое лицо у себя на экране. Раньше, говорят делали проще — направляли на человека яркий свет, чтобы визави оставался для него в тени. Наверное, решили, что со мной такое может не получиться. В общем, они правы… в какой-то степени.
И как будто никакой охраны. Надо же!
— Можешь сесть, Андрей Шалькин, — доносится из-за ширмы хриплый голос. Обладателю этого голоса должно быть лет пятьдесят — пятьдесят пять.
Я присаживаюсь на средний из трех стульев.
— С кем я имею честь говорить? С полковником Дэвенхаймом, или с тем, кому он посылал свои донесения?
Молчание. Надеюсь, хоть немного это его зацепило.
— Я не сомневался, Шалькин, что ты неплохо осведомлен.
— Но не до такой степени?
В ответ — нечто похожее на смех.
— Ты, наверное, уже пытался анализировать ситуацию. Я могу немного тебе помочь. Здесь, в этом месте, никто тебя не найдет, даже для ваших оно достаточно скрыто. Формально ты считаешься погибшим…
— А как же полицейские, которые меня арестовывали?
— Это были наши люди. Я не думал, что такие вещи нужно объяснять.
— Хорошо, вопрос отпал.
— Ты понимаешь, что мы можем держать тебя здесь сколько угодно и делать с тобой, что угодно. Тебе отсюда не убежать, а на помощь тебе никто не придет. Надеюсь, это понятно?
Почему мне столько раз напоминают о том, что я не смогу убежать? Чтобы в конце концов заставить меня в это поверить?
— Понятно, полковник… Ничего, если я буду называть тебя полковником?
— Называй, если тебе так нравится. Я хочу, чтобы ты знал, Шалькин: мы могли обойтись без этого разговора. Могли сразу перейти к нашим методам добывания информации, хотя они не так совершенны, как ваши. Но мне показалось, что ты производишь впечатление умного человека, готового пойти на сотрудничество.
Вот оно! Землянин хочет договориться с наблюдателем о сотрудничестве. Месяц назад мне бы такое и в голову не пришло…
— Что вам от меня нужно?
— Я уже сказал: информация. Кто вы, откуда, чего добиваетесь, какими средствами обладаете…
Кажется, он решил играть в открытую. В самом деле, чего скрывать от меня то, о чем я и так могу догадаться?
— Зачем вам эта информация, полковник?
— Шалькин, давай без этих глупых шуточек.
— У меня и в мыслях не было шутить. Чего вы хотите добиться? Вы действительно считаете, что можете что-то изменить?
Похоже на то, что он немного потерял уверенность. Пока он собирается с мыслями, я продолжаю:
— Вы грозите мне тем, что можете сделать со мной все, что захотите. А я в свою очередь мог бы назвать вам человека, который может по памяти перечислить имена всех членов группы «Эй-Экс». Вполне возможно, что сейчас этот человек уже не один, и ему достаточно сказать пару слов, чтобы до завтрашнего утра ваша группа перестала существовать. Может быть, меня и не найдут, но для вас это ничего не меняет. А в общем, полковник, это такие мелочи — по сравнению с тем, что будет потом!
— А что, по-твоему, будет потом?
— Могу сказать одно — у вас в распоряжении есть несколько месяцев. Что скажешь — достаточный срок, чтобы что-то изменить?
— Шалькин, ты говоришь красиво, но не конкретно, — уверенности в голосе у него никакой.
— Конкретно мне запрещает говорить Инструкция. У вас ведь есть всякие-разные инструкции? У нас они тоже есть.
— Это означает, что ты отказываешься от сотрудничества?
— Нет, я этого не сказал. Если речь идет о сотрудничестве, оно должно быть взаимовыгодным.
— Ты же говоришь, что ваши люди и так все знают? Тогда что вам от нас нужно?
— Маленькое уточнение, полковник. Не что «нам» от вас нужно, а что «мне» от вас нужно. Есть небольшая разница.
— Пусть будет так. Твои условия?
— Имя того, кто нас выдал.
Молчание. Что это значит, да или нет?
— Что ты согласен за это отдать?
Все-таки да! Неужели я в самом деле так легко пойду на нарушение Основной инструкции? Ведь дело не в самой Инструкции, которую годами вдалбливали мне в голову, и, как говорил Ларрок, не в лояльности по отношению к Галактическому Союзу. А в том, что после этого меня можно будет поставить на одну доску с предателем, и Эйнос будет иметь полное право повторить мне в глаза все обвинения. И разве меняется ситуация от того, выдам я им достаточно много или совсем чуть-чуть? Неужели, Кайтлен, ты в самом деле готов избрать этот путь?
— А что вы хотите получить? У вас, к примеру, уже есть «Сфинкс» с непрерывной ассоциативной моделью данных…
Снова молчание. Слишком долгое на этот раз. Но пускай не убеждает меня, что их группа ничего не знает об этом проекте.
— Шалькин, что нас ждет через несколько месяцев?
— Только не говори, полковник, что ответа на этот вопрос вам будет достаточно.
— Ты можешь ответить?
— Я должен подумать.
— Еще не решил, можешь ли нарушить вашу инструкцию?
— Дело не в инструкции. У вас ведь есть такое понятие — честь.
— Для большинства это понятие скорее из прошлого.
— Для некоторых — да. Например, для того, который нас предал.
Снова пауза. Неужели я за что-то его задел?
— Шалькин, — стремительное начало фразы, и тихое окончание: — Ты можешь думать… до завтрашнего утра.
— А что будет потом?
— Узнаешь, если ничего не придумаешь.
Значит, они не исключают возможность все-таки применить свои методы добывания информации. Как будто я ожидал чего-то другого…
— А сейчас я могу идти?
И опять тишина. Такое ощущение, будто «полковник» хочет сказать нечто важное, но что-то сдерживает его. Зато я не могу сдержаться:
— Ты ведь боишься меня, полковник!
— Все мы чего-то боимся. И ты тоже не исключение.
— Ладно, согласен на ничью в этом вопросе, — я позволяю себе улыбнуться.
— Разговор окончен, Шалькин. Можешь идти отдыхать.
— В той камере?
