после опубликования конвенций было не до иронии. Они не без оснований публично заявляли: 'Рейх в опасности! Англия завершила политическое окружение Германии'.
Еще до обмена Извольского и сэра Артура подписями, с 3 по 6 августа 1907 года, прошло первое после Бьорке свидание Вильгельма и Николая II - на этот раз в Свинемюнде. Атмосфера его была тоже 'морской', то есть ненадежной. Извольский, сопровождавший царя, пытался подсунуть немцам гак называемый Балтийский протокол с пунктом об 'устранении Англии с Балтики'. Чудны дела Твои, Господи! Но дела Сатаны - еще чуднее... Англофил Извольский вдруг выказывал (перед немцами) явную враждебность к Англии. С чего бы это? Немцы (в Свинемюнде с кайзером был фон Бюлов) рассудили верно: Извольский хочет их спровоцировать, а потом показать 'недружественный' текст с немецкой подписью англичанам. В итоге Берлин принял проект Протокола, вычеркнув из него все антианглийское. Но в любом случае Протокол заранее оказывался пустой бумажкой, потому что подлинно деловой дух уходил из российско-германских отношений как таковых...
В Боснийском кризисе 1908-1909 годов, к которому успел приложить слабеющую, но указывающую в нужном направлении руку фон Гольштейн, Россию вновь прочно и ловко при стегнули к проблемам балканских славян. Затем произошла еще одна проба сил - в Марокко.
В 1911 году с прибытия германской канонерской лодки 'Пантера' в марокканский порт Агадир начался франко-германский Агадирский кризис, где 'Золотой Интернационал' попробовал Тройственное согласие на крепость.
'Прыжку 'Пантеры' предшествовала оккупация французами марокканской столицы Феца. В Марокко у Германии (особенно у монополии 'Братья Маннесман') были серьезные вложения капитала. И Германия потребовала компенсаций. Франция пригрозила войной, к чему ее вначале активно подталкивала Англия.
Показательно, что французский социалист Жан Жорес в те времена вел активную пропаганду против правительства, заявляя, что рисковать из-за Марокко неисчислимыми жертвами войны с Германией - бессмысленное преступление. Элита Франции считала иначе, но повод для войны был действительно мелковат.
Кончилось тем, что в испанском городе Алхесирасе прошла международная конференция, где 'пантерным' идеям Германии серьезно прищемили хвост. Россия в конференции участвовала, но плелась позади англо-французской Антанты.
Для 'Золотого Интернационала' это было тогда хотя и опасной - на грани взрыва - но опять-таки лишь пробной игрой. Перед тем как 'заваривать' всеобщую свару, нужно было многое опробовать и оценить, в том числе и готовность России идти против собственных интересов. Империя Рома нова уже завязла в паутине виттевских внешних долгов, как неосторожная муха, но тут даже она начала дергаться и просить у Франции пойти с немцами на мировую. Уж очень опасным для царя было бы ввязывание в войну из-за чужой колониальной распри.
И комбинация 'Фец - Агадир' как проверочная полностью удалась. После нее стало ясно, что для вовлечения в вой ну России нужно искать другой повод.
А о том, насколько Франции важно было удержать русский фактор в своих руках, говорит такая деталь. Хотя Россия оказала французам на Алхесирасской конференции по Марокко лишь вялую поддержку, в поощрение она получила в апреле 1906 года новый заем в 2 миллиарда 200 миллионов франков (843 миллиона рублей), спасавший царизм, расшатанный первой русской революцией, от финансового краха...
'Прыжок 'Пантеры' оказался полезен и тем, что помог лучше понять резервы англо-германского согласия. Реально они были невелики - во время Агадирского кризиса Англия в конце концов заявила, что выступит на стороне Франции. Британский министр иностранных дел Эдуард Грей (о котором мы еще поговорим подробно) оценивал ситуацию так: 'В случае войны между Германией и Францией Англия должна была бы принять в ней участие. Если бы в эту войну была втянута Россия, Австрия была бы тоже втянута. Следовательно, это было бы не дуэлью между Францией и Германией, а европейской войной'.
Тем, кто стоял за Греем, европейская война, в которой Германия и Россия, Германия и Англия сражались бы друг против друга, была необходима. Однако начинать ее в 1912 году было бы для международного капитала неразумно. Хотя после Фашодского кризиса прошло уже немало лет, вооружение еще не было подкоплено в достатке, да и 'колониальный' повод к европейской войне выглядел в глазах народов совсем уж сомни тельным.
Поэтому, вмешавшись в ситуацию на стороне Франции в чисто политической, а не военной фазе Агадирского кризиса, Англия страсти до поры утихомирила.
Тем не менее Англия, хотя и входила в Антанту, имела собственные силы, способные всерьез договориться с Германией, если бы кайзер пошел, например, на снижение темпов морских вооружений. Такой шаг со стороны Германии был бы расценен в Англии как явно миролюбивый... Но сделать его мешали немцам... сами же англичане. А точнее - те английские 'подданные', подданной которых все более становилась сама Англия.
Тирпиц соглашался поладить с англичанами при условии, что рейх уменьшит программу строительства дредноутов с четырех до трех, а англичане свою - с восьми до четырех. При всех неудобствах для Англии тут было о чем говорить. Директор той самой 'Гамбург - Америка линие' Баллин, который соперничал с англичанами на трансатлантических линиях, склонялся к идеям сближения с былыми конкурентами. Его поддерживал банкир Эрнст Кассел, личный друг короля Эдуарда VII.
Кассел вместе с лордом К. Ревелстоуком и нефтяным дельцом К. Гюльбенкяном в 1910 году основали Национальный турецкий банк и в союзе с германским 'Дойче банком' собирались финансировать железнодорожные и нефтяные ближневосточные проекты. Это были, конечно, империалистические замыслы, но на весы войны и мира они бросали не двенадцатидюймовые 'гири' снарядов, а рельсы и буровые колонны.
Если бы Англия заняла в любом политическом конфликте позицию просто нейтралитета, то военного продолжения у та кого конфликта не было бы. И как раз такой, то есть мирный вариант стабилизации Европы не устраивал интернациональный капитал с любой точки зрения.
Всю свою жизнь верно служивший этому капиталу Уинстон Черчилль в 1912 году, будучи первым лордом Адмиралтейства, лицемерно предлагал Германии устроить 'морские каникулы', то есть прервать постройку судов на год-полтора. В 1913 году он свое предложение так же лицемерно повторил. Правдив же и искренен он был в марте 1912 года, когда заявил в парламенте, что отныне будет строить новые дредноуты на 60% больше, чем Германия.
'Клячу' будущей войны начинали постепенно подстегивать кнутом... И Англия была среди активнейших 'кучеров', хотя старательно придерживалась позиции 'я - не я, и лошадь не моя, и я - не извозчик'.
Но вот как позже оценивал тот период знаменитый лидер думских крайне правых курский помещик Mapков-второй. Николай Евгеньевич представлялся личностью своеобразной, слыл, так сказать, классическим выражением 'оголтелого' монархизма. Богатый землевладелец, он был неотделим от самодержавия, потому что с его падением терял все (все он и потерял).
В эмиграции Марков написал книгу 'Войны темных сил', где все напасти общества выводил из масонского заговора. Не имеющий ни малейшего представления о том, что социальный процесс определяется объективным экономическим фактором не менее, а то и поболее, чем любыми субъективными групповыми усилиями, Марков то и дело попадал пальцем в небо. Но человеком он был по-своему неглупым и уж, во вся ком случае, информированным. С его мнением нельзя не согласиться: 'Как только масонское влияние увлекло русскую дипломатию в объятия управляемого масонами 'коварного Альбиона', тотчас обострились русско- германские отношения, и Россия оказалась втянутой в мировую войну'.
Марков переоценивал (а точнее, совершенно неверно оценивал) значение русско-французского союза и считал, что он-то и удерживал Европу от войны. Но зловещую роль Англии и 'темных сил' он уловил верно.
Однако Англии пришлось выдерживать натиск и с другой стороны. Если в 1907 году в ней бастовали 147 498 рабочих, то в 1909 - уже 300 819, в 1911-931 050. Рост приличный... 11 августа 1911 года. 'Daily Mail' писала: 'Стачечники - хозяева... положения... Гражданская война - к счастью, сопровождающаяся лишь незначительными насилиями - в разгаре'.
Вряд ли такие новые черты английской жизни устраивали английскую элиту, привыкшую быть хозяином положения. И если Ленин выдвинул впоследствии лозунг превращения империалистической войны в войну гражданскую в интересах труда, то капитал был тоже не дурак и вел дело к тому, чтобы превратить начинающуюся гражданскую войну в войну империалистическую. Ведь такая война едоков убавляет, а рабочих мест прибавляет.
Однако планировать первый военный импульс со стороны Англии было не лучшим решением для капитала. Вернее было бы воспользоваться Францией. А еще лучше - Россией.
В 1912 году вначале премьер-министром Франции, а потом, в 1914 году, ее президентом стал Раймон Пуанкаре. Человек французских магнатов тяжелой индустрии, поверенный концерна Шнейдера в ле Крезо, уроженец отторгнутой у Франции после Седана Лотарингии, Пуанкаре ориентировался исключительно на войну, как и пушки производства 'Шнейдера-Крезо'.
'Пуанкаре - это война', - говорили умные люди сразу после того, как 'Золотой Интернационал' капитала поставил его во главе окончательных военных приготовлений. К слову, одного этого прозвища ('Пуанкаре-война') достаточно для того, чтобы увидеть лживость утверждения о единоличной-де ответственности Германии и ее кайзера за развязывание мирового конфликта.
Для
